– Не надо оборачиваться, – продолжил говорить юноша за спиной. То, что это именно юноша, а не взрослый мужчина, было понятно по звуку голоса и по рукам, часть которых девушка могла видеть, не меняя положения головы, лишь немного скосив глаза. – Сейчас они нас не видят. И не будут видеть еще тридцать четыре секунды.
– Я поняла, – справившись с непроизвольной нервной дрожью, сказала девушка.
– Не делайте глупостей. Вас используют как приманку, подсадную утку в охоте на меня. Не дайте им повод от вас избавиться. Будьте паинькой.
– Хорошо, – справившись с колючим комом в горле, ответила она. – Я когда-нибудь тебя увижу?
– Если все еще будете этого хотеть, – раздался шепот над самым ухом, а кожу обдало горячим дыханием.
– Будешь… – тихо поправила девушка. – На «ты». Я хочу на «ты»…
– Как скажешь, – снова почувствовала его дыхание на своей коже девушка.
Сладкая дрожь прошлась по позвоночнику, заставляя мелкие волоски на коже встать дыбом.
Затем руки исчезли, и чувство присутствия человека за спиной пропало. Девушка закрыла глаза и несколько минут не открывала их и не шевелилась. Затем открыла их и посмотрела на свои руки. Карточка пропала…
Она лежала на собственной кровати в собственной комнате собственной квартиры одна. Лежала и смотрела в потолок без сна. Уже был третий час ночи, а уснуть она не могла. Она пыталась вспомнить лицо с фотографии, что он взял сегодня у нее. Сначала дал, а потом забрал обратно. Зачем? Она не понимала, зачем он ей дал свое фото. Понимала, зачем забрал – если она приманка, то за ней очень плотно следят, даже сейчас, в этот самый момент квартиру прослушивают, за окнами следят, и скорее всего внутри понатыканы скрытые камеры. К которым, возможно, уже подключился он.
Она пыталась вспомнить его лицо, и не могла. Это было мучительно. Когда представляла перед своим внутренним взором фотографию, то видела светлую рубашку, ремень сумки, стол, брюки, мокасины, стакан с зеленой жидкостью в руке, глаза… Когда внутренний взор доходил до глаз, его глаз, все остальное расплывалось и таяло, оставались только глаза, которые становились больше, разрастались, занимая весь ее мир, а потом тоже расплывались и таяли, оставляя лишь звенящую пустоту после себя…
Она хотела вспомнить его лицо. Она хотела его лицо вспомнить. Но не могла. Пыталась, но круг за кругом получалось одно и то же – звенящая пустота на месте растворяющихся глаз.
Она встала с кровати и, не одеваясь, так как в квартире тепло, а в камеры мог смотреть он, пусть не только он, но главное он, подошла к мольберту.