Толпу подхлестнул:
— Правое нет!
— Ленину жалобу послать!
— Произвол местных властей!
— Богоотступники! В жидовскую синагогу никого не поселили. Жиды, христопродавцы!
— Ага! Да! В мечеть да в костел не пошли! В православный монастырь подзаборников поселили. В православный... Ни в чей...
А "подзаборники" шумной ватагой уж со двора высыпали.
Круглыми глазами всех оглядывали. Весельем скандала упивались. Под ноги, как щенки бестолковые, всем совались. Гришка про тоску и побег забыл. Сияли серые глаза, и головенка с восторгом из стороны в сторону покачивалась.
Чудно!.. Бабы орут, у мужиков морды красные. А монашки чисто куклы черные на пружинах. Туды-суды кланяются. Губы поджали.
— Ишь, изобиделись!
И, набрав воздуху в легкие, полный задором бунтующим, Гришка около игуменьи прокричал; — Сволочь чернохвостая!
Диким концертом бабы отозвались:
— Над матушками пащенок ругается!
— Молитвенницу нашу материт!
Смяли бы Гришку. Но часовой его за шиворот схватил.
К стене монастырской отбросил. А сам только очухался. На скандал загляделся было. Другой тоже оправился и во двор крикнул:
— По телефону скажите! Наряд нужно!
Но шум уж разнесся по городу. С разных концов мчались конные.
— Расходись... Расходись...
— Граждане, которы не монастырски, назад подайтесь...
Назад!..
Монашка одна визгнула и наземь кинулась. Конный к ней метнулся:
— Подсадьте матушку на подводу... Под бочок, под бочок берись. Клади... Гражданка игуменына, на подводу пожалыте.
Подмогните! Проводите!
Смешливый стекольщик, в толпе застрявший, загоготал; — Ишь ты! Ухажер военный подсыпался.
Живо подхватили:
— Гы-гы... Га-га... И монашкам хотится с кавалерами-та.
— Хотится с ухажерами пройтиться... Ха-ха-ха...
— Лешаки-окаянные. Хайло-то распустили. Матушки наши!
Печальницы!..
— Ы-ы-ы... Еще на копеечку, тетенька, поголоси, советску десятку отвалю...
— Охальники! Кобели проклятые]
— Ах, не выражайтесь, пожалуйста. Пойдем, Маня.
— Гы-гы-гы... "Пойдем, Маня". Фу-ты; ну-ты, ножки гнуты... Юбка клош, карман на боку... Барышни-сударышни!
— Глянь-ка, глянь-ка, монашки добро укладают.
— Ишь, стервы, вышли с узелками. Убогие! А позади сундуки тащат.
— У игуменьи в подполье чугун с золотом нашли.
— Сто аршин мануфактуры!
— Какие мученицы, подумаешь! Не на улицу выгоняют. Молиться и поститься и там можно. Правда, Вася?
— Я, как коммунист, губисполком одобряю.
— А я не коммунист, но тут я их понимаю. Детей девать некуда. П-а-нимаю.
— Знамо, околевать ребятам-то, што ли? Им тут покои да послушницы, а дети под заборами.