Мэт нашёл эту историю чрезвычайно забавной, а мне смешно не было, но я тоже смеялся, и потом мы ещё несколько минут шутили по поводу того, как бы я мог доказать свои девятнадцать лет, и мне действительно стало легче, но под конец я вдруг спросил, был ли Мэт счастлив в детстве. Не стоило об этом спрашивать, потому что на ходу и невпопад такие вопросы не задают, если только это не часть шутки, а я спрашивал серьёзно, Мэт сразу понял.
Он мог бы не отвечать, пожать плечами или как-то пошутить. Но Мэт ответил. Сказал, что в школе ему было, в общем-то, весело, а детство, по сути, закончилось, когда умер отец. Помолчав, добавил, что в последние месяцы отец не вставал с кровати. Мэт часто сидел с ним, и ему разрешали играть на синтезаторе, который, собственно, отец ему и подарил. Потом Мэт зачем-то сказал мне, что его учитель музыки был похож на Якоба: такой же улыбчивый, чудаковатый и тоже ходил в одинаковых, застиранных костюмах.
– А отцу нравилось, когда я играл. Говорил, что музыка помогает справиться с болью. Может, и так, не знаю. Сейчас как-то слабо в это верится. Но тогда я верил и старался играть как можно более точно. Знаешь, мне казалось, что каждая неправильная нота буквально физически ранит отца, хотя он и без моих промахов достаточно страдал. Когда обезболивающие перестали помогать, отец уже стонал непрерывно, даже во сне. Я всё равно играл. Иногда он стонал в тональность, и это его веселило, он даже пытался улыбнуться. А меня потом целый год водили к психологу. Ведь я действительно вбил себе, что отец страдал из-за моих ошибок, и после его смерти репетировал по десять часов в день, даже есть отказывался.
Рассказывая об этом, Мэт вновь стал тем Мэтью, которого я знал в Чикаго, – по голосу, по движениям и даже по взгляду. Думаю, он сам не обрадовался такой перемене. Я старался больше ни о чём его не спрашивать, а когда мы вернулись в мотель, Мэт сразу приободрился, хотя теперь его бодрость казалась отчасти фальшивой.
Крис и Эшли спали обнявшись, и выглядело это тепло и спокойно. Мэт с порога начал пересказывать наш разговор с Якобом, потребовал немедленно выехать к дому, отмеченному на карте, но Эшли и Крис отказывались просыпаться – пробормотав что-то неразборчивое, стали потягиваться и только глубже прятаться под одеялом. Мэт какое-то время взывал к их совести, пытался соблазнить солнечным днём и пакетами с едой, а в итоге позвал меня: вдвоём мы придвинули к ним вторую кровать, стряхнули с неё вещи и сдёрнули покрывало. Крис и Эшли с подозрением следили за тем, что мы делаем.