Взвыли фабричные трубы и сирены. Зенитки открыли огонь. Товарищ мой, кивнув на прощанье, бросился бежать в свою часть, а мы, плечо к плечу, зашагали к вокзалу.
Через несколько часов, когда спустились сумерки, мы уже были в Подольске, где нас ждали товарные вагоны.
…Эшелон долго курсирует по окружной железной дороге. Щели в вагонах такие, что можно руку просунуть, дует порывистый холодный ветер, а одеты мы по-летнему. Ну, ничего, пока еще вполне терпимо. «Спать!» — приказывает нам Малихин, и через минуту уже слышится его храп. Я лежу между Юреневым и Пименовым. Олег шепчет мне на ухо:
— В Подольске я бросил письмецо, пусть мама знает, что пока мы все вместе. Писал в темноте, но она разберет. А ты кому писал открытку?
— Брату.
— Он уже на фронте?
— Не знаю. Его тоже послали в училище недалеко от Москвы.
— Может так случиться, — говорит Олег задумчиво, — что вы оба попадете на один участок, даже на одну оборонительную линию. Или, скажем, ты на первую, а он на вторую. Один другого сменит на передовой, и никто из вас об этом не узнает…
— Ну и фантазер же ты, Олег! Прямо лучше соловья поешь.
— И поэтому тебе не нравлюсь?
— Ты же не девушка, чтоб нравиться.
— Малихину я сперва не понравился, это точно. Что ж, его можно понять. Я такой вояка… А вот тебе, Феде, Юре, Виктору, знаю, понравился с первого дня.
— Идиот ты, честное слово!
— А ты, дружище, знаешь, откуда происходит слово «идиот»?
— Не знаю и знать не хочу, отстань!
— Вот когда меня ранят, тогда я к тебе по-настоящему пристану.
— А что, уже и коленки дрожат?
— А у тебя?
— Пока нет.
— И у меня нет. Хочешь кусочек хлеба? На, откуси, остальное передай Феде.
— Давно бы так, а то болтаешь всякую чепуху.
Сергеев тут же поднимает голову:
— Сами жрут, а что я не ужинал, так до этого никому нет дела!
— Я думал, ты давно спишь, — пытается оправдаться Олег. — Да тебе этого кусочка и на один зуб не хватило бы.
— Думал… Больно много, профессор, ты думаешь!
Николай наверняка еще долго ворчал бы, но Федя с сердечностью и дружелюбием старшего брата посоветовал ему приткнуться головой к «сидору» и закрыть рот. Николай подчиняется: слово Пименова для него все равно что приказ Ивашина.
Около десяти утра эшелон остановился, и нам приказали освободить вагоны. Мы думали, что за эти больше чем полсуток уехали невесть куда, а оказалось, прибыли всего лишь в Малоярославец. Дальние подступы к Москве, стало быть, не так уж далеки — всего 124 километра. Городок на правом берегу узкой реки выглядит безлюдным, опустевшим. Кажется, что две магистрали, сходящиеся здесь, — Московская железная дорога и шоссе на Брест, которое еще сто лет назад связало Москву с Варшавой, — законсервированы навечно. А ведь не надо быть стратегом, чтобы понять: это — важнейшие магистрали, соединяющие столицу с южными и западными частями страны.