— Пожалуй, не помешает чего-нибудь выпить, — сказал Смит, — а потом — снова в путь.
Когда мы достали из карманов фляжки, я посмотрел на серебристую ленту, испещренную движущимися черными точками. Она вела на вершину Волшебной горы. Что ждет нас там? Узнаю ли я что-нибудь об Ардате? В чем смысл этого чудовищного шествия, упорно поднимающегося вверх по склону? Кто эта Владычица Мамалуа?
Во время привала Смит был очень молчалив. Наконец мы убрали свои фляжки и опять пустились в путь, не сказав друг другу ни слова. Ослики святого отца послушно брели вперед.
Барабаны все не смолкали, пение возобновилось…
ГЛАВА XXX
СЕМИКОНЕЧНАЯ ЗВЕЗДА
— А это, — сказал Смит, — я полагаю, своего рода пропускной пункт вуду. Тут нас попросят показать пропуска.
Мы находились на высоте примерно шести-семи тысяч футов. Пересекли несколько опасных горных перевалов. Последние две или три мили дорога вела через перевал в узкое ущелье, куда не проникал лунный свет. Горный ручей бурлил внизу, а толпа текла и текла над ним. Тьма казалась непроницаемой, но шествие продолжалось, и наши животные по-прежнему уверенно шли вперед. Вскоре сквозь бархатную тьму, испещренную точками движущихся факелов, я стал различать дорогу.
Она вывела нас на обрыв над почти идеально круглой долиной, обрамленной горными вершинами. Склоны поросли густым лесом, но тропа выходила из ущелья на открытую равнину — ни дать ни взять чаша стадиона, имеющая с полмили в поперечнике. Факелы мелькали среди деревьев, теперь барабаны стучали совсем рядом с нами, и я увидел сотни фигур, собравшихся перед длинным, приземистым ярко освещенным строением. Справа располагался загон, где были привязаны лошади, мулы и ослы. Туда-то и направился Смит.
— Говорите по-арабски, — буркнул он.
Тут было полно фонарей, и загон здорово смахивал на современную автостоянку. А ее смотритель, несмотря на то, что намечалась религиозная церемония, был похож на барышника — здоровенный гаитянец в чересчур тесном клетчатом костюме, при широченном галстуке, заколотом булавкой с огромной жемчужиной. Я на мгновение перенесся на ипподром Эпсом-Даунс в день дерби. Когда мы спешились и привязали наших осликов, он сказал на странном наречии, которое я еще не научился толком понимать:
— Доллар за двоих.
— Imshi, hammar! — огрызнулся Смит и, вытащив пятьдесят центов из кармана, протянул их смотрителю.
— Мало! Мало! — воскликнул тот.
— Etla barra! Gehannum! — проворчал я, отдавая фашистский салют.
Как и прежде, это действие оказалось весьма полезным. Барышник смерил нас взглядом, сунул деньги в карман, посмотрел на ослов и отошел.