— Держи, — проговорил мужчина, отдавая его мертвецу.
Зомзом послушно взял украшение и тут же болезненно взвыл, впрочем, так и не выпустив его из рук.
— Да, неприятно, — кивнул Рейв. — Но придется потерпеть, приятель. С этой штукой ночью ты должен будешь ходить вокруг всех лечебниц Ихордаррина. Спрячь в кармане, чтоб никто не увидел. Да, вот так. По возможности заходи внутрь зданий, может быть, даже в палаты. Если будут выгонять, прикидывайся немым и глуповатым. Твоя цель — собрать в эту цепь как можно больше Тьмы. Но помни, если вздумаешь лениться: чем меньше магии ты скормишь амулету, тем больше он вытянет из тебя. Ясно?
Зомзом что-то недовольно промычал.
— Старайся не показываться людям на глаза, — мрачно закончил мужчина. — Если поймают — убьют на месте.
Глаза мертвеца блеснули алым.
— Нет, жрать людей я тебе запрещаю, — спокойно покачал головой Рейв. — Все. Esher’lier![4]
Ответа от мертвого слуги некромант ждать не стал. Он просто развернулся и побрел обратно к замку, тихонько напевая какую-то старую мелодию и любуясь растущим месяцем на черном, как ветер Сумерек, небе.
Ангелина
Стоило мне закрыть глаза, как я видела его лицо с сильной линией подбородка, полными, чувственными губами, которые так часто иронично изгибались. С темным, чуть насмешливым взглядом, в котором таилась какая-то загадка.
Рейв не выходил у меня из головы. В мозгу застряли его слова: «Ну, так что? Белое или черное, жизнь или смерть? Выбирай, некромантка…»
Он просил всего лишь выбрать коня. Но почему-то для меня эти слова приобретали совсем иной смысл. Словно он предлагал нечто большее.
И я сделала свой выбор.
Мягкие простыни холодили спину. Я долго ворочалась, пока не легла на бок, стараясь заснуть. Завтра намечался сложный день. Мне предстояло встретиться с отцом и матерью. И если король у меня не вызывал никаких эмоций, кроме раздражения, то мать…
Я хотела ее увидеть. Где-то в глубине души я все еще надеялась, что она следила за моей судьбой. Знала, как я расту, что со мной происходит.
Хотя вряд ли это могло быть правдой. Ведь тогда она наверняка была бы в курсе, что горшечница Илона Вальбур давно пустила все ее деньги, выделяемые на мое существование, в новую гончарную мастерскую. А меня сбагрила в столичную академию. Со стороны могло показаться, что это жест заботы о моем образовании. На самом же деле Илона просто отправила нежеланную приемную доченьку так далеко от себя, как могла.
Но, несмотря на все это, надежда продолжала теплиться в груди.
Где-то через час я провалилась в глубокий сон. Переживания и впечатления сегодняшнего дня полностью лишили меня сил. А потому я открыла глаза часам к девяти, полностью выспавшаяся и отдохнувшая.