– Ух ты, и это всё мне? – юморнул я.
Следователь молча кивнул, и конвоиры приковали меня к стулу, после чего вышли. Ну, а дальше тот начал задавать вопросы, на что я только шутил и рассказывал анекдоты, в основном про тупых следователей. Взбесить его не смог, и тот приступил к силовому допросу, а бить он умел: сломанные и треснутые рёбра, развороченный нос, выбитые передние зубы, свёрнутая набок скула, раздавленные гениталии, и под конец я резко поставил под его удар висок. Остановиться тот не успел. Надеюсь, убьёт.
Очнулся я на простынях, всё тело в клубках и бинтах, на челюсти фиксирующая повязка. Видимо, выбили, а не сломали, как я думал. Зубов почти нет, остальное всё как по-прежнему, болит. Единственно, что плохо, я не чувствовал ног, совсем. Видимо, перестарались, позвоночник повредили, под конец меня ногами забивали. Безрезультатно, кстати, ни на один вопрос я так и не ответил. Обведя взглядом помещение – головой ворочать не получалось, – я заметил сидевшую рядом медсестру, что встрепенулась, когда я очнулся. Белые стены, свет с головы идёт, видимо там окно, типичная больничная палата. Дав мне напиться – я не просил, сама носик в рот сунула, отчего разбитая губа кровить начала, – та торопливо убежала, а я задумался. Плохая идея была. Сталина я не винил, хотя, может, и он этот приказ отдал, так сказать, исполнители перестарались, однако говорить я уже ничего не хотел. А нечем, тот, кто планировал этот допрос, своего добился.
Тут в палату вошёл тот самый мужчина, я уже был уверен, что липовый порученец.
– Извините, Фёдор, я правильно понял? Фёдор Палкин? – заметив мой кивок и гримасу боли, он торопливо пояснил: – В вашем полку всего у троих счёт остановился на двенадцати сбитых. Фёдором дежурному вы сами представились. Найти нетрудно было. По-вашему допросу, тех, кто приказал, уже арестовали, идёт следствие. Арестован Абакумов.
– Диалога не будет… не… достойны… – выдохнул я.
После этого выплюнул на белоснежную простыню кусок языка, который сам себе же и откусил оставшимися боковыми зубами, после чего захрипел. Тут же набежали врачи, но я уже ушёл, просто остановил себе сердце, как учил отец Муна. Впервые получилось. Реанимировать не смогли. Меня сделали инвалидом, специально и целенаправленно, лучше уж новый эпизод, чем ущербная жизнь.
Ну, здравствуй, камень и удаляющий рёв грузовика. Перекатившись, я лёг на спину, на свежую одуряюще пахнущую траву и, улыбаясь, смотрел на голубое небо. Жизнь прекрасна, тем более в молодом и почти здоровом теле.
* * *
Сойдя с площадки поезда на перрон вокзала «Северный» Москвы, я мельком осмотрелся и энергичным шагом направился к выходу. Ну да, история повторяется. Со Сталиным я так и не поговорил, и теперь буду искать другие пути. Да и плохая была та идея через спецслужбы обращаться. Ведь во второй раз на те же грабли наступаю. Ничему опыт не учит, там получил ведь клинок трости в спину, а тут изувечили до невменяемого состояния, а всё лезу. По правде, я решился дать бывшей родине второй шанс. Возможно, Сталин обо мне и не знал, а если и узнал, то поздно. Его ведь сейчас окружают те, кто и повинен в его смерти. А я был сторонником версии насильственной смерти. Не зря же они по-тихому, предоставляя «убедительные» доказательства, убирали лично преданных Сталину людей, по-быстрому осуждая и расстреливая. Нет, такое просто так не узнаешь, кто меня в архивы пустит, да и правды там не найдёшь, но у нас в Клайпеде жил один из бывших следователей этого периода, он также работал и по смерти Сталина, в основном в помощниках. Даже на первый взгляд становилось ясно, что это убийство. Он в восемьдесят четвёртом умер, повезло, я дольше прожил, на одной площадке мы жили, и вроде столько подписок давал, а мне рассказывал за рюмочкой чая. Многое, конечно, упустил, но и того, что выдал, хватило, чтобы задуматься. Там вообще такое вскрылось… но их расследование быстро прикрыли, кто-то пропал, кого-то перевели, с остальных подписки о неразглашении взяли.