– На сберкнижку положите и берите сколько нужно, – посоветовал я ей. – Резерв всегда пригодится.
Та поблагодарила со слезами на глазах, надо было всё же к ней в комнату зайти, столько свидетелей нашего разговора, а сам, возвращаясь было к себе, повернулся к очереди, что, шушукаясь, обсуждала увиденное.
– Дядь Жор, сейчас люди в форме прибудут. Скажете, в какой я комнате проживаю, хорошо?
– Ты что натворил? – нахмурился тот.
– Пока ничего, я всего лишь важный свидетель.
– Хорошо, укажу.
Пройдя в комнату, я сел на стул и стал ждать, подперев рукой правую щёку. Сел у стола, положив локоть на столешницу. Осталось только ждать. К чести Власика, тот приехал действительно быстро, и двух минут не прождал, как отворилась дверь и в комнату прошли три офицера. Руки на рукоятках пистолетов, кобуры открыты были, глаза всё обшаривают, особенно задерживаясь на оружии, что было демонстративно выложено на столе, включая трость со слегка обнажённым клинком. Я был честен, всё показал. А про то, что корейской борьбой занимаюсь, в тетрадке было написано. Дальше зашёл сам генерал Власик, что, так же осмотревшись, мотнул головой, говоря:
– Поехали, тебя уже ждут. Ты даже не представляешь, как тебя ждут.
* * *
Одиннадцать лет спустя. Конец весны 1949 года. Южная Корея, окрестности Пусана. Вечер
Уже привычно перекатываясь, стараясь не получить травм от многочисленных камней, вросших в склон, я мягко встал на ноги и осмотрелся, зажимая рану на голове. Жаль, что я прихожу в себя в этом теле раз за разом только после того, как её получил. Учёные Союза, изучая эту особенность, предположили, что травма и является причиной духовной смерти Муна и вселением меня в это тело. Я был склонен с этим согласиться, хотя были выдвинуты и другие версии, тоже вполне логичные, но эта мне показалась более правдоподобной.
Да уж, в четвёртом эпизоде я прожил аж одиннадцать лет, но не скажу, что меня там всё устраивало, хотя плюсов было не меньше. Я не был таким оракулом, которого слушали все с открытыми ртами. Выслушивали, анализировали и делали так, как сами считали нужным. История стала меняться, этого не отнять, но не совсем так, как я думал, хотя общая жизнь в Советском Союзе и стала лучше, причём заметно. Сталин в тот первый день, помнится, долго со мной разговаривал, до самого утра, а потом меня отвезли на служебную квартиру под охрану, где я жил почти неделю. Особо не нервничал, что меня забыли, тем более мои просьбы выполнили и учителя были предоставлены. Меня к ним на машине возили. А тренировался я с людьми Власика, возвращаясь с синяками. Отметелили меня там не раз. За револьвер, коим угрожал генералу, мстили. Потом отошли, отвели душу, но тренировки от этого легче не стали, да и не нужно было. Парни были чисто самбистами, и было интересно с ними позаниматься. Я кстати, тренировки потом не забросил и перешёл на самбо, впоследствии получив второй разряд по нему. Учили-то меня боевому самбо, а сдавал по спортивному, оттого и второе, не всё применять мог. Кстати, по фехтованию был первый разряд, как и по шашкам. Выиграл всё же чемпионат Москвы по ним. Да, на гитаре я теперь играю отлично, сам это вижу, на пианино играю хорошо, выше среднего, но каких-либо вершин не достиг. Да и играю чисто для себя, для души. Сядешь, бывало, проведешь по клавишам и отдыхаешь, отдаваясь музыке. Я в такие моменты вообще из действительности выпадаю, живу музыкой. Многие говорят, что у меня талант, но я так не считаю. Ещё на аккордеоне научился играть, но это так, можно сказать, побочный интерес, сторонний. Да, по моей просьбе меня почти год тренировали на базе роты осназа дивизии Дзержинского, на будущее, так сказать. Особенно ножом хорошо научили пользоваться, а также стрелять из пистолета. Тут нужен особый навык. Он в Союзе не особо развит, но нашёлся специалист по пистолетной стрельбе. Результат – взял второе место по спортивной стрельбе из пистолета по городу. Четыре года учили, не шутки. Почти мастером стал, хотя инструктор считал, что без почти, своим учеником гордился.