— Маринка! Ты только посмотри красота какая! — восторгался своим видом Гринфрог.
— Красота-красота, — я погладила его по голове.
Хотя Клементина ничего не сказала, но Лекс и сам заметил у нее изменения.
— Умница моя, — тепло улыбнулся он.
Драконочка аж просияла. Казалось, до этих его слов она даже не решалась радоваться. Зато теперь вертелась перед зеркалом рядом с Гринфрогом.
Ну а я решила еще поспать. Все-таки с пробуждением у меня магии я стала хорошо ощущать время. И сейчас до того, чтобы вставать на занятия, оставался еще целый час.
Лекс тоже лег. И если вскоре его ровное дыхание свидетельствовало о крепком сне, то я так уснуть и не смогла. Все смотрела на дракончиков. Гринфрог то собой любовался, то расписывал Клементине, какая же она все-таки красивая.
— Ты и раньше была самая прекрасная, но теперь вот прямо вообще! — восторгался он.
Она кокетливо потупляла взгляд, но явно была очень довольна.
А я, хоть и радовалась за драконов, но теперь вопросов прибавилось. И еще больше не давала мне покоя вчерашняя ссора с Лексом. Теперь на трезвый без бушующих эмоций рассудок было яснее ясного, что я конкретно вляпалась. Но вот только кроме злости мучило и еще кое-что: непонимание. Или, может быть, мне настолько не хотелось верить в то, что это Лекс просто перестал изображать доброго и милого и показал, наконец, свое истинное я.
Оставив Гринфрога красоваться у зеркала, Клементина спрыгнула с кресла и забралась ко мне на кровать. Спать драконочка, похоже, не собиралась, но как мне казалось, ей чисто психологически так уютнее. Даже не рядом с Лексом, а рядом со мной.
— Что не так? — спросила я совсем тихо, хотя Гринфрог был настолько поглощен собой, «самим совершенством», что все равно нас бы не услышал.
— Все в порядке, все хорошо, — хоть Клементина и улыбнулась, но явно с трудом.
— Разве ты не рада, что все-таки растешь? — не поняла я.
— Рада, конечно. Очень. И ведь видела, Марин, Лекс тоже искренне обрадовался, — для нее это явно было крайне важным.
— Видела, — улыбнулась я. — Он все же любит тебя, даже если и в глубине души.
Но вместо приободрения драконочка вдруг поникла еще больше.
— Клементина? — я внимательно смотрела на нее.
— Я… — ее голос дрогнул. — Мне очень страшно.
— Но почему? — нахмурилась я.
— Лекс он… Я даже не знаю… С ним что-то происходит… Что-то в нем вдруг резко стало меняться… Я отчетливо чувствую, но понять вот совсем не могу… — призналась она чуть сбивчиво, смотря на меня как на последнюю надежду. — Это позавчера началось… Как вспышка какая-то… Я думала, мне показалось… Но, похоже, нет… Мне очень страшно…