Только Семен Коблов высказал недовольство:
— Люди как люди — воюют, знают свое место. А меня гоняют, как собаку: то за баранку, то к артиллеристам, то винтовку тебе… — И для чего-то — наверное, по старой шоферской привычке — стал вытирать тряпкой свои большие руки. — Вот подам рапорт… Как хотите.
Капитан Веригин сказал:
— А ты потерпи. Буду командовать полком, возьму к себе на легковую.
Несколько минут спустя, обшаривая в бинокль порыжелые бугры, подумал с удивлением: «Командир полка… Ну дурак…» А в грудь плеснуло мальчишеское, радостное: «Почему бы нет? Вон, никто не удивился, не засмеялся…»
Но радостно сделалось еще и оттого, что позиция оказалась вовсе не плохой, даже хорошей: из танка увидят оборону, когда можно докинуть гранату. Танки будут идти наизволок, а когда вылезут и увидят, можно кидать. Окопы же, отдельные ячейки останутся в мертвой зоне…
«Молодец», — мысленно похвалил сам себя капитан Веригин и повернулся к Мишке Грехову:
— До балочки достанешь?
Мишка кивнул:
— Свободно.
— Гляди. Твое дело — отсечь пехоту. Чтоб она, курва, до гребня не дошла. Ясно? Чтоб нам еще с пехотой не канителиться. — И опять спросил: — Ясно?
Мишка ответил:
— Так точно.
Все было ясней ясного. Они стояли метрах в ста от окопов, у пулеметного гнезда. Второй пулемет торчал правее, до него метров пятьдесят. Мишка знает, где он, однако не видит. Как ни приглядывается, не видит. Хорошо. Еще два — левее.
Гряда, на которой стояли, была выше передней, пулеметы установили точно на макушке. Пулеметчики увидят немцев издали, резанут пехоту. Конечно, танки откроют огонь по пулеметам…
Федьку вспомнил, своего номерного. Нету Федьки. Там и прикопали, в пулеметном гнезде.
Мишка живо представил картину близкого боя, понял, что придется тяжелее, чем на берегу…
Оно бы все ничего, не впервой… Плохо — людей мало.
Капитан Веригин видел в окружья бинокля голубое задонье, потом отрывался, смотрел, как шевелятся, что-то делают в окопах его бойцы… А на участке соседнего батальона солдат уж не видно — успели, закопались. Тронул Мишку Грехова за плечо:
— Нынче — смотри.
Солнце за спиной только что вылезло, степь еще не успела согнать прохладной синевы, остатков августовской ночи: темнели изломы степных буераков, мерклым золотом было полито пшеничное жнивье, нетронутый солнцем, темнел в лощине куст шиповника… Пахло землей, хлебным полем и чем-то еще, ядовито-терпким, привычным… К этому запаху примешивалось сладковато-приторное и тоже привычное…
Капитан Веригин подумал вдруг, что без этих запахов не будет войны.
Пахло сырой землей, по́том и промокшими грязными бинтами.