Костя увидел маленькую женщину в непомерно больших сапогах, с санитарной сумкой через плечо. Шла опасливо, слепо… Остановилась, склонилась над раненым и опять пошла… Сказала низким, хрипловатым голосом:
— На лодке поедут только тяжелые.
Солдат с перебитой ногой тоскливо ругнулся. Другой, бережно держа закутанную в бинты руку, закричал, задергал стриженой головой:
— А нам что же, подыхать под яром? Другие сутки… Ни курева, ни перевязок!..
Женщина с санитарной сумкой не подняла головы. Повторила измученным голосом:
— В первую очередь повезут тяжелых.
Подошли две весельные лодки, оттуда крикнули:
— Принимай, быстро!
Солдаты стали разгружать, передавать по цепи ящики со снарядами, кто-то начальственно покрикивал:
— Живей! Живей! Шевели-ись!..
Храпела, билась в оглоблях норовистая лошадь, ездовой охаживал ее кнутом, злобно увещевал, уговаривал:
— Но, ты, стерьва!.. Я те покажу фрицеву мать!..
Рядом смеялись, подсказывали:
— Ты ее по-нежному достань.
Возле обрыва, под навесом, дымила кухня, солдаты тянули трос, старая женщина, подобрав подол платья, по колено в воде полоскала белье…
Мимо Кости прошли двое. Один сказал:
— К пяти ноль-ноль. Приказ командира дивизии. Ясно?
Другой споткнулся через якорную цепь, чертыхнулся, ответил сердито:
— Полковнику Добрынину я уже докладывал.
У Кости захолонуло под ложечкой. Шагнул, чтобы догнать, спросить… Но в этот момент заработал на холостых оборотах мотор. Дед окликнул:
— Костя!
Возле самой воды увидел угловатую, изломанную фигурку, обрадовался: угадал Митю Савушкина. Только сейчас вспомнил: не виделись с прошлого года. Протянул руку, спросил:
— Ты? Митя…
Положил руку на плечо, на жесткие мосолки, и вдруг почувствовал, как подступила к самому горлу, залила всего боязливая нежность. Было темно, Костя не видел Митиного лица, а хотелось вот сейчас, в эту минуту, увидеть глаза, большие, голубые, печальные… В них всегда жили тоска и обида, словно Митя ждал человеческой несправедливости. Митины глаза становились другими, когда решал трудную задачу иль просто читал. Лишь в эти минуты, в эти часы мальчик чувствовал свою силу. Только тут он мог не уступить…
Однажды молодой учитель истории принялся доказывать, что человек может обрести свое счастье лишь в борьбе. Митя поднялся, застенчиво спросил:
— Скажите, пожалуйста, может совершить героический поступок человек, если по своей натуре он трус?
Учитель пожал плечами:
— Трусость и героизм не совмещаются.
Митя виновато сел.
На перемене Костя сказал ему:
— Если трус совершил подвиг, то человека этого зря считали трусом.