— А как там моя кобылка поживает, моя Мысь?
— Издохла твоя Мысь, княже, — вздохнул конюх.
— Издохла?!
— Ещё пять годов тому, когда ты был в Византии.
— Что ж ты до сих пор не говорил?!
— А ты ж и не спрашивал.
— Издохла, — повторил Олег и вдруг расхохотался.
Мистиша Свенелдич, сын воеводы, отрок рослый и грузный, весь в отца, удивлённо выпучил глаза: странно, князя развеселила смерть любимой лошади!
— Я ж ещё за четыре года до похода на Константинополь спросил Доку: отчего я умру, — стал пояснять свою неожиданную реакцию Олег, — и Дока предсказал, что я приму смерть, дескать, от неё, от Мыси. Ну, я подумал: а действительно, кобыла горячая, с норовом. Вот она меня сбросит, и я сверну себе шею. Или лягнёт копытом в висок… Я и приказал вот ему, Олександеру, чтобы конюхи пасли её подальше от Киева, а сам с тех пор больше к ней не подходил и даже не видел. И вот теперь — Мысь дохлая, а я — вот он — живой! Посрамил кудесника: избежал его пророчества, ха-ха-ха…
Воевода киевский Свенелд, борода которого — лисьего колера — по краям уже чуть засеребрилась сединой, тоже усмехнулся, потирая толстым грубым пальцем шрам на лице: выходит, всё же можно избежать даже тех неприятностей, которые напророчил кудесник Дока!
— Её скелет лежит в Кирпичевом яру, — добавил Олександер и повёл Кмета к конюшне, волоча левую ногу и загребая носком пыль…
После этого стал докучать князю киевскому Олегу внутренний голос: езжай да езжай, де, к останкам Мыси. Да что я, конских костей не видел, что ли, тоже мне невидальщина, ещё время тратить на дохлятину, отмахивался от внутреннего голоса властелин Киева. А внутренний голос своё нудит: поезжай в Кирпичев яр, поезжай в Кирпичев яр… Да съезжу, в самом деле, чего уж там, Кирпичев яр не так уж и далеко. А на обратном пути сделаю небольшой крюк: понаведаюсь к старому бортнику Гуду, полакомлюсь гречишным мёдом в сотах… Приказал оседлать Кмета и, не сообщив никому цель поездки, поскакал из Киева к Кирпичевому яру, названному так в честь Кирпича — славянского божества — покровителя мхов и трав…
Хотя и солнце с безоблачного неба сияло ярко, жизнерадостно; и мотыльки, стрекозы и птички порхали весело; и дерева, кусты и травы радовали очи жизнеутверждающей зеленью; одним словом, хотя природа источала оптимизм и радость бытия, на душе у Олега по выезде из стольного града почему-то сделалось тревожно и хмуро. Но врождённое упрямство и настойчивость удержали его от того, чтобы, отказавшись от намеченного под влиянием смутного настроения, повернуть назад. Решено — в Кирпичев яр, значит — в Кирпичев яр; и плевать на настроение…