Учёные мужи в поте чела колошматили друг друга всем, что под руку подвернулось. Михайло Вывихолоктев бил Михайла Ломошеева портфелем. Михайло Кусизадов лупил Михайла Стегайпузова стулом. Михайло Ломоспинов тузил Михайла Порвипастева тубусом. Михайло Прищемиязыков шандарахал Михайла Колиягодицева указкой. Михайло Рвиволосов дубасил Михайла Ломолобова зубочисткой. Михайло Ломопальцев отхаживал Михайла Пекипяткова настольной лампой. Михайло Ломоплечев огревал Михайла Лупипупова Михайлом Вырвикишковым и т. д. и т. п. Пыль стояла столбом, а волосы дыбом!
Бредовое побоище свела на нет уборщица Глафира Перфильевна. В азарте боя разбушевавшиеся умники не заметили её пришествия. Но не прошло и двадцати двух секунд её молчаливого присутствия, как дерущиеся профессоры так называемым шестым чувством уловили, что над ними, так сказать, сгущаются тучи в виде недовольства Глафиры Перфильевны, как по команде оборотились к двери, где она стояла, уперев руки в боки, и молниеносно угомонились. Лишь только Михайло Выбейзубов ещё секунд тринадцать по инерции продолжал свирепо грызть воротник остолбеневшего Михайла Ломорёброва.
— Опять безобразничаете! — гневно вещала уборщица. — Опять чёртов раскардаш, а мне всё это убирать! Как дети малые! Давненько вас, учёных, не жгли на кострах, вот вы и расшалились! Выметайтесь из помещения, голубчики, мне пора прибираться! Ну и нагадили, ну и нагадили! А ещё профессора́! Э-ээх! Шваброй бы вас!
— Вы уж не серчайте, Глафира Перфильевна, — лепетал смущенный, как и все остальные коллеги, Михайло Ломоруков, отбирая свой оторванный рукав у Михайла Выщипобровьева. — Погорячились, конечно. Переборщили. Вы уж того… Не того… Ладно?
— На этом, уважаемые коллеги, объявляю сегодняшнее заседание закрытым. Обсуждение этого вопроса продолжим завтра в то же время, — громогласно произнёс Михайло Ломоспинов, затыкая платочком кровоточащие ноздри.
Присмиревшие профессоры стали покидать зал, двумя потоками робко обтекая уборщицу, с опаской, как бы она не осуществила своё желание насчёт швабры.
И Глафира Перфильевна принялась привычно подметать обломки очков, окровавленные карандаши и ручки, вставные челюсти, обрывки галстуков и прочий профессорский мусор, ворча, кряхтя и напевая: «Мой номер двести сорок пять, на телогреечке печать…»
Эта жестокая научная разборка свидетельствует о том, что криминальный стиль общения проникает в разные сферы нашей жизни и охватывает почти все слои общества. Зуб даю, господа, век воли не видать!