Руки ее дрожали, по щекам ее потекли слезы. Он сделал это, ведь чувствовала, но не верила! Теперь его ждет смерть, он сам не справится.
— Зачем Абдулу ты без меня? — сквозь слезы произнесла она.
— Это правда, но теперь до тебя ему не добраться. А я сделаю так, что ему придется довольствоваться малым, для него важнее моя способность создавать живые вещи.
— Ты не сможешь создавать их без меня, — попыталась испробовать последний метод девушка.
— Смогу. Ты забываешь, что я не тот Ваня, каким я был ровно год назад. К тому же, у меня есть ты, — он указал на место, где скрывался его медальон с ее ликом, — Если хочешь, считай это прощаньем. Я не знаю, каким вернусь и вернусь ли. Билеты уже при мне, самолет через три часа, я не пойду домой. Прости меня…
Это было самое жуткое прощание за всю историю в ее жизни. Напротив стоял парень, который забрался в такую Тьму, что дальше не куда, но он собрался дальше… а между тем, ее спасая, иссушил себя, свою душу, чтоб оживить медальон в ее руке. На что ей смотреть на того, кем Ваня мог бы стать, но из любви к ней и своего глупого любопытства пред тайнами этого может никогда не случиться? С чего вообще он решил, что уже способен быть Воином?
Она ничего не говорила ему, а он ей. Просто в темнеющей улочке он ушел в тень, а она долго стояла и прислушивалась к его удаляющимся неспешным шагам. Затем девушка подняла голову к фонарю, стоявшему недалеко и закрыв глаза, глубоко вздохнула, даже не пытаясь сдерживать слезы. В ладони она сжимала то холодеющий, то теплеющий медальон, а сама призывала на помощь к себе силы, чтобы это выдержать. Теперь она не чувствовала своего любимого вовсе. Теперь она никогда не узнает что с ним, в какую беду попал, а все ее чувства обращены к живому медальону. Такое впечатление, что Ваню слизало языком с лица Земли и его здесь никогда не было. Свободолюбивая Янина больше не хотела никакой свободы…
Он шел по этой темной улице и видел пред собой цель. Да, сердце и душа хотели обливаться слезами от тоски, но у него была своя миссия и чтобы ее исполнить, необходимо было позабыть об этом чувстве. Художник может делать то, что должен без чувств, а чувства беречь для творений. А для того, что он собрался сотворить, нужны были именно такие, совершенно не светлые чувства.
«Ты слышишь, Абдул? Я иду…»
И когда они встретились лицом к лицу следующим вечером, даже ночью в шикарной вилле этого странного мужчины, ожидающего свою брошь, то тот был очень удивлен, даже зол, что Иван явился без своей Музы. Сейчас он уже не притворялся верующим мусульманином, он был одет просто — в костюм-двойку темно-серого цвета и черные, блестящие волосы его лежали свободно на щеке, зачесаны на левую сторону.