— Да ведь скоро ночь, — заканючил Чигринов.
— Ночь-полночь, приказано — значит, веди. Иди возьми у Сандрина наган с кобурой, с наганом удобнее, и свяжи шпионам руки сзади, чтоб не вздумали рыпаться.
— Рябинин… да мы ж всю ночь будем топать… — опять заныл красноармеец.
— Выполняй приказание, мать твою туды-сюды! — Щербатый выругался зло и похабно и толкнул молоденького в нужную сторону, так что тот сразу набрал скорость. Скоро он вернулся обратно. На боку висела кобура, а в руке он держал тонкую веревку.
— Да куда мы денемся, — удивился Федор. — Вы хоть ему-то не вяжите, он с больной ногой не дойдет без палки, — сказал Федор щербатому, когда тот начал вязать Паршукову руки.
— Жить захочет — он у меня бегом побежит, он у меня лошадь обгонит, — со злым весельем отрезал Рябинин, и Фёдор понял по тому веселью: этого Рябинина ничем не взять, ожесточился, от такого добра не жди.
— Потерпи, Григорий Иванович, — обратился Федор к товарищу, — что тут поделать? Скоро кончатся наши беды… Придем в штаб, разберутся там, потерпи, — подбадривал Федор, но тревога уже заползала в сердце: что за спешка такая, на ночь глядя пускаться за тридцать верст…
— Молчать, белая сволочь! — рявкнул щербатый, злясь все более.
Федор решил больше ни в чем не перечить и молчать до самой Покчи. Судя по всему, ночь им предстояла адская, все силы придется собрать, чтобы со связанными руками отмахать этакий конец.
— На том свете кончатся наши мучения, — ответил Паршуков по-коми. И сразу получил пинок от щербатого:
— Кому сказал — заткнуться!
За спиной Федора, почти у самого уха, фыркала лошадь парнишки-конвоира, а на Паршукова почти беспрестанно орал щербатый, подгоняя когда словом, а когда и пинком. Могли бы подводу дать, подумалось Федору. Сани какие… Тоже мне, заботники… Тридцать верст отмахать пешком, да с такою ногой, как у Иваныча, да чтоб конвоиры вернулись к двенадцати завтра… Это ж бегом надо бежать… Как это он считал, версты и время… интересно. Мне не верит, что месяц сюда тянулись, а сам… Но эти мысли о несоответствии времени и расстояния снова заслонили думки об Ульяне. Как она-то, с ребенком… если там кругом белые?.. А может, соврал молодой командир, брал их с Паршуковым на пушку? И такое вполне может быть, — немного успокоился Федор. Насчет Усть-Сысольска он явно загнул… для проверки, наверное. А он, тютя деревенский, сразу поверил. Но, может, и хорошо, что поверил, клюнул, так сказать, на удочку. А то ведь война, она и есть война — шлепнут за сараем, ищи виноватых на том свете…
Паршуков хромал молча, но видно было, как тяжко давалось ему это испытание. Он уже и спотыкался, и падал на дороге, Федор помогал ему подниматься, подставляя ногу, чтобы Григорий Иванович хоть спиною мог опереться на что-то. Щербатый орал все злобнее. Затем он затих, на некоторое время оставил Паршукова одного и подъехал к молоденькому конвоиру. Они минут десять — двадцать ехали рядом, о чем-то говорили негромко. Потом догнали «шпионов». Парнишка поравнялся с Федором и скомандовал: «А ну, стой!»