Я припомнил, как мертвеца затолкали в багажник арендованной машины, потом Смут сел на пассажирское сиденье, а за рулем, мне показалось, была женщина. Приезжая из Дублина. Давнишний друг Смута. Она спасла ему жизнь, когда погиб его возлюбленный.
– И что, вы об этом говорили? – спросил я, надеясь услышать «нет». Пусть минуло много лет, но было бы опрометчиво говорить с посторонними о событиях той невероятной ночи.
– Ни словом не обмолвились. Позже Смут мне все рассказал.
– И куда дели труп?
Игнац усмехнулся:
– Наверное, лучше тебе не знать.
– Нет, скажи.
Игнац вздохнул и пожал плечами:
– Ладно. Помнишь, в семнадцатом веке добрые бюргеры топили уличенных содомитов в амстердамских каналах, привязав им на шею мельничный жернов?
– Да.
– Вот так же поступили и с трупом. Он канул на дно и больше не всплыл.
– Господи! – Меня тряхнуло. – Не знаю, что и сказать.
– По-моему, все справедливо. Я… – Игнац вдруг осекся и побледнел. Проследив за его взглядом, я увидел низенькую старуху, волочившую сумку на колесиках, следом брела пегая дворняга. Изрезанное глубокими морщинами старушечье лицо стало бы находкой для фотографа-портретиста. Не спуская глаз с бабки, Игнац отставил бокал. Старуха подошла к дверям бара и что-то крикнула на словенском. Через минуту на улицу вышел официант, он вручил ей пивной бокал и поставил на землю миску с водой для собаки. Старуха села за столик и, скользнув по нам взглядом, испустила тяжкий вздох человека, придавленного мирским бременем.
– Знаменитый писатель, – сказала она по-английски с очень сильным акцентом.
– Наверное, – ответил Игнац.
– В газете я видела твое фото. И все ждала, когда ты здесь объявишься.
Игнац промолчал, однако лицо его сморщилось в гримасу отчаяния, презрения и страха. Таким я его еще не видел.
– А ты кто? – Старуха окинула меня насмешливым взглядом.
– Я его отец, – сказал я, как обычно не вдаваясь в ненужные подробности.
– Чего ты врешь? – Бабка ощерилась беззубым ртом. – Какой ты ему отец?
– Приемный. – Раньше я никогда не уточнял, ибо Игнац был мне гораздо ближе родного сына.
– Ты ему не отец, – сказала старуха.
– Вам-то откуда знать? – спросил я раздраженно.
– Оттуда, что папаша его – мой сын. А уж собственного сына я распознаю.
Игнац прикрыл глаза и отхлебнул пиво. Рука его дрожала. Никакого сходства между ним и старухой я не заметил, но его молчание подтверждало ее слова.
– Помню, у тебя была точно такая же собака. – Он кивнул на псину, дремавшую под столом.
– Это ее сынок. Или внук. Я уж запуталась.
– Игнац, мне уйти? – спросил я. – Наверное, вам лучше поговорить вдвоем.