Ночь была прохладной и темной. На башне медленно бродили часовые с факелами. Где-то надрывались собаки. У лошадиной поилки валялась парочка уползших из кабака побитых пьяниц. Единственный сонный конь, привязанный к столбу рядом, всхрапывал и толкал одного из них копытом. Конь был расседлан, но судя по разукрашенной узде принадлежал человеку, любящему выбрасывать деньги на показуху. Макарин подошел ближе, пригляделся к странным металлическим бляшкам на уздечке, и не сразу заметил метнувшиеся к нему сбоку тени.
Первый удар был в голову, чем-то тяжелым и коротким, вроде шестопера. Макарин успел пригнуться, сваливаясь в бок и вжимая голову в плечи, так что железо прошло по касательной, рассекая ухо. Он резко отмахнул в сторону суковатой дубинкой, единственным сейчас оружием (кинжал, сабля, легкие доспехи, ручница, все осталось на корабле), и по хриплому воплю понял, что попал. Один из нападавших рухнул рядом, зажимая колено, и Макарин успел увидеть клочковатую бороду, разинутый рот с гнилыми зубами, казачью шапку, прежде чем пришлось вскакивать на ноги, выставляя вперед дубинку. Второй нападавший махнул саблей, не приближаясь. Он был в тени, лица было не разглядеть.
— Зря ты сюда явился, — прохрипел он Макарину. — Теперь все умрут. Теперь все намного хуже станет.
— Кончай его, чего болтаешь! — первый казак пытался встать, опираясь на булаву.
— Кто вы такие? — насколько мог вежливо поинтересовался Макарин. С палкой против булавы и сабли шансы были маленькие. Приходилось тянуть время. — Вы знаете кто я, и что с вами будет за это нападение?
Второй хмыкнул, не отвечая. Он медленно двинулся вперед и вбок, поигрывая саблей и стараясь держаться перед светом.
Первому все-таки удалось подняться и теперь он, сгорбившись и хромая, пытался зайти сзади. Макарин понял, что его отрезают от кабака, откуда лился неверный свет и продолжали доноситься редкие звуки потасовки. Можно было бы крикнуть, позвать на помощь, Угрюм с его мордоворотами явно был недалеко. Но от самой этой мысли Макарина передернуло. Чтобы он, дьяк Разбойного Приказа, позволил себе такое, пусть и разумное, но все-таки малодушие…
— Ты, государев человек, лучше не сопротивляйся, — сказал тот что с саблей. — Больнее будет. Кромсать придется, долго умирать будешь. А так мы быстро. Голову отсечем и все дела.
Он вдруг сделал выпад, взмахнув клинком снизу-вверх. Макарин откатился в сторону, ближе к темноте, что начиналась за углом питейной избы. Если путь в кабак перерезан, можно было попробовать либо нырнуть в темноту проулков, либо побежать через площадь, к башне и часовым. Но бежать было стыдно, а здешних проулков Макарин не знал. Пытаясь оценить ситуацию, он пропустил момент, когда первый казак, кинулся сбоку ему в ноги. Резкая боль от удара булавы пронзила голень. Падая, Макарин успел увидеть, как второй выскочил на свет, занося над головой саблю. Длинное безбородое узкое лицо с висячими усами было перекошено, то ли от ненависти, то ли от массы уродливых шрамов. На месте одного глаза зияла рваная черная дыра. Падающий из дверного проема свет вдруг померк, и Макарин увидел, как чья-то грузная туша спрыгивает с крыльца вниз, поднимает руку. Яркая вспышка ослепила глаза, тишину разорвал грохот. Булава выпала из рук ближайшего казака. Его голова лопнула, точно гнилой орех, заливая все вокруг кровью и ошметками мозгов. Оставшийся в одиночестве одноглазый кинулся в сторону и быстро исчез в темноте.