– Еще самогонки, что ли, выпить?
– Обойдешься, мне тебя хоронить не на что, – не задержалась с ответом Елизавета Ильинична.
Поправив на шее теплый платок, поджав губы, она подошла к печке, легко подхватила чайник, эмалированную миску с пирогами и выставила завтрак перед Глебом. Только сейчас он уловил настойчивый аромат свежей выпечки и жареного лука, в животе заныло, заурчало, заволновалось.
– С мясом?
– С капустой.
– Ну тоже дело.
«Бабка Лиза, бабка Лиза… – мысленно пропел Глеб, залил кипятком щедрую ложку черных скрученных чайных листьев и замер, давая возможность шуму в голове успокоиться. В висках постукивали молоточки, но горячий чай должен был исправить ситуацию в лучшую сторону. До чего же гадкая штука – похмелье, стереть бы его и начать день заново. – Ага… Отрастить крылышки, превратиться в дурацкую слюнявую розовую фею и полететь заре навстречу. Замуж хочешь, деточка? А я как раз прилетела принца тебе отыскать. Голубоглазого блондина. Или тебе брюнета подавай? Тьфу! Чтоб вам…» Если бы не разбитое состояние, он бы… Нет, ничего бы он не сделал. За все приходится расплачиваться – впрочем, как обычно.
– Бороду подстриги, на лешего похож, – проворчала Елизавета Ильинична, усаживаясь напротив. – Встретила б тебя в лесу, три раза перекрестилась. – Взяв печенье, она положила его на маленькое блюдце и тоже заварила чай. На лице застыло осуждение, подчеркнутое глубокими морщинами, но в глазах лучилось тепло, и Глеб сдержал улыбку, в который раз вспомнив характеристику от Степы: «почти ангел». – Тебя каким ветром к нам принесло? Все шуточками отделываешься, а сам небось прячешься от кого? Хотя дело твое. Живи, коли платишь. Но бороду подстриги, нечего кур пугать.
– Осмелюсь предположить, Елизавета Ильинична, вас в молодости бросил лихой разбойник с густой бородой… – насмешливо начал Глеб, но остановился, сообразив, что сейчас в него плеснут не чем-нибудь прохладительным, а крутым кипяточком. – Уговорили. Подстригу немного, уж так и быть, вдруг и правда куры нестись перестанут, чего ж мы жрать тогда станем.
Пироги Глеба порадовали, и, если бы не острое похмелье, он съел бы раза в три больше, да еще добавки попросил. Черные мутноватые мушки перестали скакать перед глазами, комната не раскачивалась, но в груди застряла противная муть, которую хотелось выплюнуть и забыть. Глеб почесал затылок, допил чай и прокомментировал свое будущее занятие одним емким словом: «тошниловка». Теперь он должен бегать за рыжей малявкой и устраивать ее личную жизнь. «Нет… нет… нет!» – стучало в висках, и от злости сводило челюсть. Есть ли большее унижение, чем быть Амуром? Ладно бы он походил на пухлого розовощекого лучника или, на худой конец, на рафинированного юнца, читающего любовные романы на ночь, пишущего стихи и повязывающего по утрам бант на шее… Но он не такой!