– Один из папиных подчиненных, наверное, – ответила Мария. При появлении незнакомца она выпрямилась во весь рост и сложила руки, как для молитвы, но смотрела в пол, а не на человека в форме, словно боялась, что обратится в камень, если глянет ему прямо в глаза. Спину она расслабила, лишь когда военный удалился. – Думаю, скоро мы узнаем, кто он такой.
– Он мне не нравится, – сморщил нос Бруно. – Очень уж строгий.
– Твой папа тоже очень строгий, – заметила Мария.
– Да, но это папа, – возразил Бруно. – Папам полагается строгость. И неважно, кто они, зеленщики, учителя, повара или коменданты. – Он перечислил все те профессии, над названиями которых размышлял тысячу раз и которые считал подходящими приличным, уважаемым отцам. – А этот человек совсем не похож на отца. Хотя он и строгий, это точно.
– Ну, у них такая работа, без строгости им не обойтись, – отозвалась Мария. – По крайней мере, они так думают. Но на твоем месте я бы держалась от военных подальше.
– А на что они еще годятся? – уныло произнес Бруно. – Очень сомневаюсь, что здесь отыщется кто-нибудь, кроме Гретель, с кем можно поиграть. Но Гретель не в счет, моя сестра – безнадежный случай. – Он почувствовал, что опять вот-вот разревется, но сдержался, не желая выглядеть плаксой в глазах Марии.
Бруно осмотрелся исподлобья, пытаясь обнаружить хоть что-нибудь интересное. Ничего. Пусто. Да и откуда здесь взяться интересному?! Внезапно кое-что привлекло его внимание. В углу комнаты, напротив двери, находилось окно. Начиналось оно от потолка, как и окно на верхнем этаже в их берлинском доме, но заканчивалось много ниже. Даже не придется вставать на цыпочки, чтобы выглянуть на улицу.
Он медленно двинулся к окну. А вдруг удастся увидеть Берлин, и свой дом, и соседние улицы, и столики, за которыми сидят люди, пьют пенистые напитки и рассказывают друг другу смешные истории? Бруно ступал не торопясь, боясь разочарования. Но в комнате маленького мальчика не может быть огромных расстояний, и путь от двери до окна завершился, стоило Бруно прижаться лицом к стеклу. Он выглянул наружу. На этот раз, когда его глаза расширились, а рот сложился буквой О, руки не раздвинулись в стороны, но вытянулись вдоль тела, потому что Бруно вдруг стало очень холодно и страшно.
Глава третья
Безнадежный случай
Бруно был убежден: зря они не оставили Гретель в Берлине приглядывать за домом, ведь от сестры добра не жди. И похоже, он был не одинок в своем мнении. Бруно не раз слыхал, как Гретель называли «сплошным мучением с самой колыбели».
Гретель была на три года старше Бруно, и сколько он себя помнил, она все время поучала его, а в событиях, касавшихся их обоих, норовила играть главную роль. Бруно не хотелось сознаваться в том, что он боится сестры, но если быть честным с самим собой – к чему он всегда стремился, – невозможно отрицать: немножко побаивается.