Но критика существующих эволюционных теорий у Ольховского, хоть и не добросовестна, но еще куда ни шло. А вот «доказательство» им сотворенности мира через Большой Взрыв – это уже сплошная «апдукция». Ольховский подает теорию Большого Взрыва как доказанную и принятую всем мировым сообществом, попросту умалчивая о том обстоятельстве, что не малая часть физиков сегодня исповедует конкурентную теорию пульсирующей Вселенной. «Доказательство» Большого Взрыва он строит на эффекте Доплера, из которого следует разбегание галактик с определенной скоростью, откуда путем нехитрой арифметики вычисляется момент, когда все галактики были в одной точке, т. е. момент Большого Взрыва. А, кроме того, с помощью столь же нехитрой арифметики делается подсчет возраста Вселенной, отправляясь от периода полураспада определенных радиоактивных элементов, причем оба метода подсчета дают достаточно близкие результаты.
Тут Ольховский решает продемонстрировать элемент уважения к интеллектуальным способностям аудитории и выкладывает часть слабых мест своего «доказательства». Оказывается, приведенный им расчет возраста вселенной по радиоактивному распаду был построен на допущении, что все вещество во вселенной находится и всегда находилось в том же состоянии, что и сегодня на поверхности Земли, т. е. в виде молекул и атомов, у которых ядра защищены электронными оболочками. Но известно, что внутри звезд и вообще везде, где вещество находится в состоянии плазмы, скорость распада в тысячи раз больше. Точно также скорость распространения света по некой теории, насколько я понимаю, далеко не всеми пока принятой, в прошлом была гораздо большей, чем сегодня, и с учетом этой поправки получаем скорость разбегания Вселенной по Доплеру тоже в тысячи раз меньшей. И хотя теперь возраст Вселенной оказывается порядка 10 тысяч лет вместо 10 миллиардов лет по прежнему расчету, но опять – как бы довольно близкие результаты по двум методам расчета. Чувствуя зыбкость этого своего построения, Ольховский заключает: «Ну, конечно, тут есть еще всякие проблемы (следует неопределенный жест рукой), но, тем не менее, мы должны это принять в качестве доказательства на основе апдукции. Замечая немое изумление аудитории при слове «апдукция», Ольховский поясняет: «Апдукция – это метод доказательства научных теорий, принятый на Западе уже 150 лет, но в Союзе его не признавали и потому вы о нем не слыхали.» – Пардон, блин, пардон – хочется воскликнуть здесь – как же это советская физика, которая тоже вроде была не «хухры-мухры», а главное была частью мировой физики, а не какой-то отдельной советской физикой («Газы расширяются согласно указаниям партии» существовало только в анекдотах), обходилась без принятого на Западе метода обоснования теорий и даже слыхом о нем не слыхала? И что это такое апдукция и откуда она вылупилась на наши темные головы? – Предвосхищая последний вопрос, Ольховский поясняет: есть индукция, есть дедукция, а есть апдукция, изобрел ее некий Пирс и именно с ее помощью, а не с помощью дедукции, (как нам внушали), делал свои выводы еще Шерлок Холмс. Сводится она к принципам непротиворечивости (замечу, всеми признаваемый принцип, только далеко не достаточный для обоснования – доказательства), еще чего-то и «Бритвы Окамы». «Бритва Окамы» – это, упрощенно, требование простоты теории. При такой расшифровке брови у части слушателей полезли еще выше вверх от изумления. Да неужто советские физики не слыхали о противоречивости и простоте? О них же знали даже советские школьники, а те из них, что поразвитее, слышали и о требованиях красоты и даже странности, предъявляемых к новой большой физической теории, требованиях, о которых уже давно разглагольствовали советские физики еще громче, чем их западные коллеги. Только все эти «простота», «красота», «странность» никем из нормальных физиков не воспринимались как доказательство истинности теории. Это лишь признаки, повышающие вероятность теории оказаться истиной. Для того, чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить, что греки на определенном этапе полагали, что «море волнуется, потому что Нептун сердится». Просто? – Очень просто, проще некуда, но к истине, как мы знаем теперь, отношения не имеет.