Опасность, как уже знала Тира, не в том, чтобы помнить, а в том, чтобы желать несбывшегося, хвататься за туманные возможности, которые множатся в еще более смутные вероятности. В реальности же ее дед, пламенный патриот и непоколебимый монархист, никогда не покинул бы свою страну в смутные времена: напротив, он вернулся, чтобы помочь восстановить порядок и стабильность.
Зная то, что она знает сейчас, Тира не сомневалась, что даже тогда, в начале шестидесятых, в эпоху расцвета студенческих демонстраций и лефтистской политики, когда подпольное движение росло числом и приобретало размах, политически дальновидный дед наверняка понимал, с какими трудностями придется столкнуться в будущем, какие разногласия и раскол ожидают его надежно охраняемый анклав привилегий и власти. Он не мог не знать о роли Чаннары в раскачивании лодки, о ее страстном увлечении левым движением, и воспользовался своим политическим весом и влиянием, чтобы остановить сползание Камбоджи в пропасть.
Précipice[7]. Ребенком Тира обожала это слово, даже не зная его значения. Таких слов в начальной школе не учили, даже в элитной «Эколь Миш», но благодаря стенаниям деда оно прочно засело в детской памяти. Целую жизнь и новую географию спустя Тира наткнулась на английский эквивалент précipice в старшей школе в углубленном курсе литературы и лишь тогда поняла, что дед говорил о них всех, о всей Камбодже, стране, оказавшейся на грани саморазрушения, сознательного самоубийства.
Монах зажег свечу на попиле, резном деревянном подсвечнике в форме листа баньяна, и жестом пригласил Раттанаков и их сына выйти вперед. Восемь старейшин, символизировавших четыре основных и четыре вспомогательных стороны света, окружили Макару. Они передавали зажженную свечу, чертили полумесяц над пламенем, прежде чем передать ее следующему, сплетая символический круг защиты вокруг мальчишки. Последней свечу получила медиум. Держа ее в одной руке, другой она открыла крышку глиняного сосуда и решительно задула пламя, отчего кудрявая струйка дыма потянулась к лицу Макары. Когда дымок защекотал ему ноздри, Макару сотряс приступ кашля, словно свидетельство того, что его дух действительно соединился с телом. От судорожного кашля вздрагивал жесткий от геля хохолок на затылке.
Старый Музыкант невольно улыбнулся, вспомнив Праму, который безуспешно усмирял вечно торчащие вихры с помощью кокосового масла. Колючие пряди принесли ему прозвище Кампрама («Дикобраз»), ироничное уменьшительное от его помпезного настоящего имени Прамаборисот – «Истинное чистое знание».