Конечно, он не смог бросить их там, на верную гибель. Творения неизвестного художника, лишившиеся уже кто руки, кто горна, надо было вызволить из жгучих, пропахших клопами зарослей. И Виталий Петрович сам, отправившись на заповедную территорию с топором и тележкой, поснимал с постаментов строгих юношей и дев и вывез их потихоньку.
Так и поселились на участке Виталия Петровича белые пионеры, ставшие тайной достопримечательностью садового товарищества «Вьюрки». Посмотреть на них водили друзей, когда шашлыки были доедены, а вино еще оставалось. И велосипедные дачные дети украдкой показывали выглядывающих из кустов пионеров гостям. Украдкой – потому что непонятно было, как к этому относится сам чудаковатый хозяин участка, перетащивший зачем-то гипсовых советских детей к себе и залечивший их трещины и пятна, но не рискнувший дать увечным новые конечности. Он только срезал арматуру, торчавшую из культей ржавыми костями, и пионеры так и остались похожими на прекрасных греческих инвалидов. Виталий Петрович, который оставался равнодушным к робким экскурсиям вдоль забора, даже представлял, как археологи будущего, выкопав сбереженные им статуи, молча порадуются тому, что почти у каждой чего-то не хватает. Как радовался, глядя на Венеру или Нику, сам Виталий Петрович – ведь если бы дошло все в целости, как бы оно дразнило, как бы мучило своей слепящей недостижимой красотой? Художники мельчают с каждым веком, и новым поколениям очень, должно быть, больно видеть величие гениев прошлого…
Впрочем, так увлекался и парил в мыслях Виталий Петрович нечасто, а только когда выпивал – тоже, как правило, в одиночестве, – и усаживался на крыльце, чтобы подышать молочно-теплым летним воздухом и полюбоваться своими владениями. Рос из земли орешник, росли елки, росли пионеры, рос с ними сам Виталий Петрович – и было хорошо.
Через несколько лет после появления бледных гипсовых детей Виталий Петрович решился добавить к своей дачной выставке новый экспонат – пень, удивительно напоминавший лошадиную голову. Так как Виталий Петрович не сам его изваял, а всего лишь нашел в лесу, отполировал и покрыл специальной пропиткой, выставлять пень среди настоящих скульптур было не слишком неловко. Потом к нему добавилась коряга, похожая на крокодила, потом – безымянный зверь с тремя рогами, сделанный из останков вывороченной ветром ничейной яблони. А потом Виталий Петрович осмелел и увлекся. Пионеры были ни при чем, ему всегда хотелось творить самому, и рано или поздно он все равно бы начал.
Творения Виталия Петровича были далеки от классических идеалов и приближались скорее к порицаемому им современному искусству – к которому он, повторяя ошибку многих увлекающихся прекрасным пенсионеров, относил и написанный до его рождения «Черный квадрат». Но они ведь ни на что не претендовали, и нравились ему, и так хорошо дополняли дачные угодья, бесстрастных пионеров, всю его укрытую в зеленой тени выставку. Свои скульптуры Виталий Петрович делал из чего придется – палок, камней, старых покрышек и велосипедных колес, проволоки, тазиков и ковшиков, дырявых сапог и ведер. Все это в изобилии валялось вокруг, потому что дача – это место хлама, где всегда можно найти огромное количество вещественных обрывков прошлого, потрепанных и неработающих, но зачем-то все же хранимых. Возможно, для вьюрковцев, как и для всех прочих дачников, дедушкины транзисторы и бабушкины кастрюли были, в сущности, тем же, чем для Виталия Петровича стали его пионеры. И они тоже не могли бросить хлам на верную гибель.