— Доктора? Зачем? — удивился Старов, — я здоров… и счастлив… Прощай, голубчик, некогда…
И он вдруг опустился на диван. Черный кот тотчас прыгнул к нему на колени и прижался тесно-тесно.
Старов проснулся среди ночи. Он спал, но этот сон был так ярок, так выпукл, что казался ему действительнее действительности. Он видел «Откровение», видел его своими глазами и слышал тот оркестр, который создал в своем воображении.
Тесно и душно стало ему в темной маленькой комнате. Хотелось воздуха, простора, движения. Он отыскал свою шапку, запахнул шубу, в которой спал, и вышел на улицу.
* * *
Ледяная ночь, белая, жуткая, держала город в цепких убивающих объятиях. Белые деревья садов окоченели. На стеклах сияли ледяные узоры, каменные стены домов покрылись белым искрящимся налетом. Снег под ногами и санными полозьями резко скрипел. На перекрестках горели костры и порою сноп ярких искр подымался вверх, рассыпаясь в голубом воздухе. Черные люди с багровыми лицами приплясывали у костров, дико кривляясь и размахивая непомерно длинными руками.
В неясном сумеречном свете огромные здания теснились на берегу окаменевшей реки. Черные памятники казались уродливо разросшимися призраками. Но все — и люди, и дома, и памятники — уже знали тайну Старова.
И потому в эту ледяную ночь он чувствовал, как растет его радость, как расширяется его сердце, согретое, удовлетворенное. Еще недавно, очень недавно, — он не помнил точно когда, — приходил к нему маленький человек с маленькой мыслью и бедным воображением. Он говорил что-то о безумии и невозможности. Но Старов знал, что мир обрадуется новому достижению, что мир раскроет объятия победе искусства. И вот — сбылось.
Он все видел и слышал сам. И вновь, и вновь переживал эти блаженные мгновения, вновь представлял себе этот зал, несравнимый ни с каким залом в мире. Там лучшие художники всего света соединились, чтобы дать образы, нарисованные могучим вдохновением пророка. И сонмы — «тьмы тем» — инструментов, управляемых сказочно-одаренным капельмейстером, исполняли музыку, которая еще никогда не раздавалась на земле.
Она и теперь звучала у него в мозгу, в ушах. Счастливый и гордый, он шел быстро, не замечая дороги, не чувствуя холода и полубессознательно любуясь ледяной ночью, колдующей над фантастически-величественным городом с огромными белыми площадями, тяжелыми массивами соборов и огненными цепями мостов.
Вдруг Старов остановился на незнакомой отдаленной набережной. Какое-то длинное, зловеще-громадное здание с колоннами привлекло его внимание. Статуи стояли в глубоких темных нишах и тоже искрились, покрытые белым ледяным налетом.