Миртиль, увидев старую служанку – или, скорее, своего единственного в Ла-Куртий-о-Роз друга – вскричала от радости и бросилась к ней с распростертыми объятиями.
– Моя славная Жийона!
Но Жийона подала некий таинственный знак, самым тщательным образом закрыла дверь и, повернувшись к девушке, сказала:
– Я не то, что вы думаете, я не ваша преданная служанка и не достойна того, чтобы вы называли меня вашей славной Жийоной!
– Увы! – пробормотала Миртиль, вся дрожа. – Мне бы следовало и самой догадаться, раз уж ты находишься в доме, где живут мои враги.
– Дело в том, что с вашими врагами я заключила соглашение. Получив золото от графа де Валуа, это я изготовила ту восковую фигурку, положила в кропильницу, где ее и нашли, наконец, именно благодаря моему сообщению вас арестовали, обвинив в колдовстве!
Миртиль с ужасом смотрела на эту женщину, говорившую такие невероятные вещи.
Жийона же продолжала:
– И теперь, когда я призналась вам в своем преступлении, полагаю, вы должны поверить мне, если я скажу, что раскаиваюсь.
Миртиль, от испуга не находя в себе сил вымолвить даже слово, взирала с неким боязливым любопытством на эту женщину, которую она долгие годы считала даже не преданной служанкой, но верным другом, и которая вдруг оказалась злодейкой. Это лицо было ей знакомо, и, однако же, ей казалось, что она его теперь не узнает.
– Возможно ли, – прошептала она, – что это была ты? Жийона, ты не в своем уме.
– Это не только возможно, но именно так и обстоит на самом деле. Я была рядом с вами, чтобы предать вас. И предала. Это ужасно, если хотите, но что сделано, то сделано: теперь мое предательство – уже свершившийся факт.
– Но в чем я перед тобой провинилась? – пролепетала Миртиль.
– Вы? Да ни в чем! Ангел доброго Господа, вы всегда были ко мне добры, так добры, что будь я способна кого-то любить, полюбила бы вас…
– Ты ведь говорила, что любишь меня!
– Это может показаться вам странным, но я вас действительно любила. Случались моменты, когда я проклинала себя за то, что предала вас. Но я люблю также и деньги – отсюда все ваши беды.
– Но, – продолжала Миртиль, дрожа перед этой женщиной, – почему ты сейчас решила мне открыться?
– Потому, что вашего благородного батюшку зовут Ангерран де Мариньи, и они с Карлом де Валуа смертельно ненавидят друг друга. Понимаете? Будь вы дочерью Клода Леско, вы были бы счастливы.
– Увы, но, похоже, тут ты права. Моего отца все боятся… да и как не бояться первого министра короля! С тех пор, как я узнала это, Жийона, мне кажется, что я живу в каком-то кошмарном сне. Где те славные времена в Ла-Куртий-о-Роз, когда я не думала ни о чем, кроме моих цветов, когда самой большой из моих печалей был вид гусеницы на розе, когда о батюшке я и не думала иначе как о честном торговце! Почему я не осталась в этом блаженном неведении, почему я на самом деле не могу быть дочерью торговца гобеленами?!.. Я чувствую, что погибаю, и, кажется, напрасно я противлюсь судьбе. Дочь Ангеррана де Мариньи, дочь королевы Франции, я приговорена, так как доказательство былых ошибок должно исчезнуть!