Руки поднимались быстрее, чем я успевала переводить взгляд с одной ладони на другую.
Мистер Райли поднял руку последним. Его плечи обреченно поникли.
— Единогласно. Итак, к первому июля у нас должно быть четыре тысячи пятьсот долларов, иначе мы закроем двери приюта, смирившись с тем, что у Господа другие планы. И давайте никому не будем рассказывать про наше руно. Просто продолжим искать поддержку для приюта, как обычно, и увидим, что даст нам Господь.
С каждым кивком головы я чувствовала, как на мои плечи ложится этот неимоверный груз.
— Вы согласны, мисс Силсби, чтобы этот разговор остался между нами?
Скрепя сердце я ответила утвердительно.
— Хорошо. Давайте же помолимся, чтобы Его желание было выполнено.
Я склонила голову вместе со всеми, но не слышала слов молитвы, которую читал мистер Райли. Я уже знала, на чьей стороне сейчас сердце Господа. Он хотел, чтобы мы продолжили свою миссию: принимали детей и искали для них добрые, уютные дома, окружали их теплом и лаской, излечивая душу и тело. Я подняла голову. Я буду ждать чуда.
Я закрыла главные двери Рэйстоунского дома и как можно тише щелкнула замком, стараясь не потревожить тех, кто уже уснул. Прильнув к двери, я расслышала, как отдаляется рев двигателя автомобиля мистера Райли. На дрожащих ногах я вошла, пошатываясь, в темную гостиную и рухнула на диван.
Мои конечности вмиг окоченели. Я забилась в темный угол и свернулась клубочком, стараясь не обращать внимания на боль в ногах и неприятные ощущения в животе.
Меня трясло от воспоминаний. Разве Господь мог возложить на меня столь благородную миссию, дать ответственность и тут же отобрать ее? Никогда бы не поверила в то, что Он способен капризничать, но сейчас засомневалась. Сначала попечительский совет поручил мне ответственное задание, а потом заткнул рот, словно непослушному ребенку.
Я тяжело дышала, закрыв лицо ладонями. Мне не хотелось рассказывать о случившемся миссис Фор, Виоле или Миранде: совершенно ни к чему, чтобы они бросились на поиски новой работы. Казалось, что обет молчания — правильное решение, по крайней мере сейчас.
Но, боже мой, как же мне хотелось поговорить об этом с Хейзел! Или с Блэйном.
Нет, о Блэйне не стоило даже и думать. Я не смогу вынести даже малейшего выражения самодовольства с его стороны. Обратиться к нему было бы слишком унизительно. Это будет выглядеть так, словно я попросила его возобновить наши отношения.
Поднявшись с дивана, я направилась в свою спальню. Подумать. Помолиться. Стоя на лестнице, я услышала детский плач. Я остановилась. Виола должна обратить на это внимание, не так ли? Или она еще не настроилась на то, что потребности детей — превыше всего?