* * *
В то время, когда Кормилов находился у Андриевского, в генеральской приемной войсковой старшина Редкозубов отводил душу болтовней с адъютантом, моложавым смазливым подъесаулом.
— Во как наелись мы чужбины, китайщины всякой. Спокойствия и человеческого тепла бы немножечко. Самую чуть… Вот сейчас я с есаулом Кормиловым беседовал, это, скажу вам… э-э-э, не человек, а комок нервов. С какой стороны ни тронь — весь пульсирует. Ожесточен до предела. Стрелять, рубить, колоть — больше ничего делать не хочет. Хотя сам-то весь тоже порубан… А ведь когда-то, наверное, другим был, знал уют домашний, женщин ласкал… Ничего, милейший, у нас в тылу… э-э-э, душа его оттает и потянется он еще до меблированной квартиры, до сервизов.
Адъютант протянул Редкозубову исписанный торопливым почерком лист:
— Здесь есть по вашей линии. Донесение от хорунжего Филигонова. Сначала он докладывает о делах в Ургуйском гарнизоне, а вот отсюда, — подъесаул указал в бумаге, с какого места, — сообщает о дочери какого-то известного купца. Прочтите, возможно, заинтересует.
Глаза Редкозубова побежали по строчкам: «…также доношу, что во вверенном мне гарнизоне находится арестованная по ошибке, как я выяснил, атаманом станицы Таежной приемная дочь именитого купца из Могзона Шукшеева Л. М., которая на днях разродилась сыном. Муж ее — Георгиевский кавалер и служит, как я выяснил при допросе свидетельницы Цереновой, якобы сотником в одной из частей Забайкальского казачьего войска. Купца Шукшеева я знаю лично и подлинно подтверждаю его благонадежность.
Донося о сем для сведения вашего, прошу разрешения освободить от заключения вышеозначенную Шукшееву и с первой возможностью отправить ее с новорожденным в Читу и далее в Могзон. Хорунжий Филигонов».
Подпись Редкозубов прочитал вслух. Прочитал в тот самый момент, когда от генерала вышел есаул Кормилов.
* * *
После родов Любушка оправилась быстро. Настя-сестрица и старуха-хозяйка окружили ее заботой и вниманием. Они всячески оберегали Любушку, ничего не позволяли делать, следили за каждым шагом. В первые две недели даже купать маленького не разрешали.
Новорожденный оказался тихим, спокойным ребенком. Он редко подавал голос, ночью просыпался всего один-два раза: насосется и — опять в сон; так что ни матери, ни хозяевам особенных хлопот не доставлял.
С первой минуты появления сына на свет Любушка назвала его Тимкой. Мальчик был вылитый отец: крутолобый, кареглазый, носик с горбинкой и впадинка на подбородке. Рос он не по дням, а по часам. Уже на третьи сутки стал нормальным цвет его тельца. На шестые налились здоровым румянцем щечки. Во взгляде наметилась некоторая осмысленность. Во всяком случае, Любушке так казалось.