– Сеид Мустафа, – позвал я.
Надо мной склонилось рябое лицо. Он перебирал красные бусины четок, и казалось, что его ухоженная рука перебирала капли крови.
– Я здесь, Али-хан, лежи спокойно, – ответил он.
Заметив слезы в его глазах, я привстал.
– Мухаммед Гейдар мертв, – сказал я. – Я видел его тело на Николаевской. Они отрезали ему нос и уши.
Сеид повернулся в мою сторону:
– Русские нагрянули со стороны Баилова и окружили бульвар. Ты их просто вымел с Думской площади.
– Да, – начал вспоминать я, – а затем пришел Асадулла и приказал перейти в наступление. Мы выступили, вооруженные штыками и кинжалами. Ты пропел «Ясин».
– А ты пил вражескую кровь. Знаешь, кто стоял на углу дома Ашума? Вся семья Нахарарян. Они уничтожены.
– Уничтожены, – повторил я. – На крыше дома Ашума у меня в распоряжении и было восемь пулеметов. Весь квартал находился под нашим контролем.
Сеид Мустафа потер бровь. Лицо казалось вымазанным золой.
– Там наверху весь день продолжался грохот. Кто-то сообщил, что тебя убили. Нино услышала это, но ничего не произнесла. Она просидела в своей комнате, не произнося ни слова. А пулеметы продолжали грохотать. Затем она внезапно закрыла лицо руками и стала кричать: «Прекратите. Прекратите. Прекратите!» Грохот не прекращался. У нас закончились боеприпасы, но враг об этом не знал. Они восприняли это как ловушку. Муса Наги тоже погиб. Его задушил Лалай.
Мне нечего было добавить. Рулевой из Кызылкума уставился на небо. Его пестрая шелковая рубашка развевалась на ветру.
– Я слышал, ты попал в перестрелку у ворот Цицианашвили. Это правда? Я находился по другую сторону ворот.
– Да. Я разорвал кинжалом черный кожаный жилет на каком-то мужчине, и он тут же окрасился в красный цвет. Моя кузина Айша тоже погибла.
Море походило на зеркало, а от лодки исходил запах смолы. Она была безымянной и плыла вдоль таких же безымянных берегов Кызылкума.
– Мы в мечети покрывали мертвых саваном, – тихо произнес Сеид. – Затем взялись за оружие и обрушились на врага. Многие из нас погибли. Но Аллах не позволил мне умереть. Ильяс тоже жив и прячется где-то в стране. А как они разграбили твой дом! Ни одного ковра, ни одного комода и ни одной посудины не оставили. Лишь голые стены.
Я прикрыл глаза и испытал одну жгучую боль. Перед глазами предстали тележки, набитые трупами, и Нино с тюком в руках, пробирающаяся сквозь темноту в сторону пропитанного нефтью Биби-Эйбата. Затем лодка с мужчиной из пустыни… Вдалеке сверкал маяк острова Наргин. Город исчез во тьме. Черные нефтяные вышки походили на угрюмых тюремщиков. Теперь я был здесь, укутанный в бурку, с раздирающей болью в груди. Я поднялся. Нино лежала в тени, отбрасываемой парусом. Лицо ее было узким и очень бледным. Я взял ее за руку и почувствовал легкую дрожь холодных пальцев. За нами рядом с рулевым сидел мой отец. До меня доходили лишь обрывки разговора: