на бензиновых колесах времени
в радужку переливаясь радугой
я ломаю кости сожалениям
выгрызаю перепонки падали.
путь иначе невозможен. сложено
все как есть. уже не будет детского
вседозволенного босоногого
яблочного воровства соседского.
только сны меня томят истомою.
все на ощупь. узнаванье нежное
льнет к щекам. под сердцем спит искомое
перепачканное безмятежное.
и я плечи полагая крыльями
распускаю и без тела тяжести
поднимаюсь и смотрю на спящую
на себя уснувшую вчерашнюю.
не догнать самого себя.
и зимой не родиться уже.
но сколько живу буду перегонять
плясать кувыркаться на остром ноже.
отец не сердись!
мама прости!
я самый счастливый живущий на свете.
спасибо!
и сиренью цепенеют сумерки.
и крадутся тайны зачарованно.
и я жду нетерпеливо сильного
черноглазого светлоголового.
и боясь что сердце остановится
напоследок обломает ребра мне
я уже по-стариковски шаркаю
осторожничаю от весны к весне.
только чую прыть не обмануть
только чую что не одурачить мне
свою душу не спалить на медленном
для бульонов и для постных каш огне.
и мгновенно обдираю датчики
чтобы пульс не стал добычей тех кто рад
уложить меня в кровать дубовую
и на веки мне насыпать виноград.
что за шалость ползать если суждено
такой шаг шагать чтоб платья рвали швы?!
что за роскошь свою силу смачно красть
и топить ее в снегах где все мертвы?!
кто придумал после каяться стихом
отбивную жарить из души?
кто мне жить спокойно не дает
кто плюет мне в ухо: «ты пиши! пиши!»?!!
не догнать самого себя.
и зимой не родиться уже.
но сколько живу буду перегонять
плясать кувыркаться на остром ноже.
отец не сердись!
мама прости!
я самый счастливый живущий на свете.
спасибо!