Гуннару эти ее слова показались чуточку насмешливыми, но ему было не до смеха: пятый ребенок — не первенец, и совсем неизвестно, что принесет с собой: радость или горе?..
— Она разрешилась? — спросил он.
— Да.
Он вздохнул. Сказал:
— Я не слышу писка.
— Услышишь, Гуннар. Крик не минует твоих ушей.
Он спросил:
— Девочка?
Гуннару почему-то казалось, что должна родиться именно девочка. Он видел прошлой ночью сон: явился дед Гутторм. Он был в доспехах из бычьей кожи, в руках держал меч. Явился он не в дом, а на болото, что за Беличьей Поляной. Гуннар хотел было принять меч из рук деда, но тот покачал головой и грозно сверкнул очами: ведь он и при жизни был берсерком, то есть бешеным воином. Меч он вложил в ножны и снова покачал головой. И снова сверкнул очами. Затем нагнулся — с трудом, словно у него болела поясница, как это часто бывало при жизни, — и сорвал алый цветок, и подал его Гуннару…
На этом самом месте сон прервался. Гуннар открыл глаза и увидел над собой черные от копоти потолочные балки. Он спросил себя: «Что бы это значило?» Сон озадачил его. Рассказал сон своему старшему брату, который жил поблизости. Звали брата Сэмунд. И он сказал так:
— У тебя родится дочь. Цветок — это знак ясный и точный. Значит — четвертая дочь.
— Разве? — спросил удрученный Гуннар. — Я был бы рад, если бы вообще никто не появился на свет.
— Так не бывает, — сказал ему брат.
— Ты меня не утешаешь…
— К чему утешение? Разве ты женщина?
— Нет, — сказал Гуннар и сделался мрачнее тучи, беременной дождем и градом, — но и мужчина порой нуждается в добром слове.
Сэмунд рассмеялся:
— Не знал, брат, что ты такой неженка. Можно подумать, что ты никогда не бился с врагом, не знал горя или бедности.
— Скажу по правде, брат: знал я горе, хлебал его немало, а бедность — моя всегдашняя сестра. Кажется, она и тебе немного знакома.
— Еще бы! — На бледном челе Сэмунда вспыхнул болезненный румянец. Это у него была некая болезнь, которая душила его по ночам, а иногда и днем, если немного поволнуется. — Мы с тобой, Гуннар, родились на этот свет, чтобы сполна испить огромную чашу лиха. Но не тужи…
Брат стал задыхаться, и Гуннар ударил его ладонью меж лопаток, как если бы тот поперхнулся костью…
Сейчас, сидя у очага, Гуннар все время думал о сне, привидевшемся ему прошлой ночью. (Позже Сэмунд умер на берегу, у самой воды, и о нем больше ничего не будет сказано в этой саге.)
Гуннар встал со своего места у очага и подошел к повивальной бабке.
— Асгерд, — сказал он глухо, — не мучь меня: что там у вас?
Асгерд улыбнулась. Это с нею случалось редко, потому что была она немного странной, словно бы не жила меж людей, а скорее среди зверей. Правда, ведьмой ее не обзывали, но побаивались ее глаз изрядно. Не худо было время от времени задабривать Асгерд по прозвищу Старая Карга.