Рысцой добежали они до буфета. Пили кофе. Юс сказал:
— Намедни сидел на лекции с твоей Люсиндой. Аделины, аглаи и аделаиды почитают меня за исповедника. Она возьми и спроси: «Что мне делать, я люблю троих?» Я и ответил: «А ничего не делай, любишь — и люби». Она уставилась. Я говорю: «Может, вопрос неточен? может, ты с троими спишь? тогда желательно не одновременно, войдешь во вкус, будет третий Рим периода второго упадка». Ты, говорю, иди, Офелия, и проверь в предложении слова: «я» сначала, потом «люблю», потом «троих». Может, в числительное ошибка вкралась, может, еще куда. Развеселилась твоя Люсинда.
Входя в аудиторию, Юс спросил:
— А кто автор книжки, где ты рисунки вроде моих видел?
— Хинц.
— Принеси посмотреть.
— Она по-немецки.
— Картинки-то есть?
— Полно. В основном, там картинки.
— Как называется?
— «Изобразительное искусство фашистской Германии».
Юс аж присел, так захохотал.
— Принеси незамедлительно! настольную книгу от друзей скрываешь!
— Похоже, у каждого дома такая своя имеется.
— Дурачок, это называется менталитет! именно это! а ты думал, менталитет — милицейское управление? Выходит, мы все насквозь. Я подозревал. Себя-то всегда с негодованием из рядов исключаешь. Помнишь лемовскую охоту на курдля внутренним способом? Каков тезис: борьба с фашизмом должна вестись изнутри; я уже приступил, — а ты, дорогой? а вы, дорогие? Ну, старик, утешил, ну, потешил.
Они сидели рядом. Кайдановский листал блокнот, ища свободный лист для начертательной, Юс лениво смотрел его наброски.
— Хорошо рисуешь. Шкаф какой дурацкий.
Это был шкаф из музейной комнаты.
— Почему дурацкий?
— Так барочный ведь, типичный барочный шкаф, а ножек нет. Отпилили, что ли? «Буржуйку» в блокаду топили музейные работники, знаем, знаем, ужасы войны. Не бывает барочных шкафов без ножек, пойди историю мебели посмотри, «Мёбельстиль» или «Барокко».
«Как все просто, — думал Кайдановский, — и какой я козел. Потому и сдвинуть шкаф не мог: принайтован. Потому и без ножек». И голова закружилась: сегодня он найдет свою лестницу.
— Юс, ты читал стихи своего знакомого музыканта про козлов тогда, в общежитии?
— Ага, не все помнишь-то? нечеткость имеется восприятия? читал. Там рифм нету. Ритма тоже. Основная идея, она же основной текст: «Козлы глумятся». Очень актуально. И притом на все времена.
Пришлось Кайдановскому еще раз идти к Золотку со слепком замочной скважины барочного шкафа без ножек, украшенного тремя резными фигурками сатиров; дверцы, монументальные, с геометрическими накладками из квадратов и ромбов, напоминали ему врата. Двое суток в ожидании последнего ключика томился он бесконечно. Чтобы как-то отвлечься, сел он писать свои сказки, за которые принимался не единожды, однако без видимого результата; концепций было навалом, текст отсутствовал.