Подходя к арке, К. сказал:
— Однажды в переплетенной подборке журналов дореволюционных, не помню, было ли то «Солнце России», «Нива», иное питерское издание, попалась мне картинка с подписью: зимой 1914-15 гг. сын хозяина дома господин Гукасов-младший с приятелем Липским возвели над фонтаном восьмиметровую скульптуру ледяную Георгия Победоносца. Белая скульптура, две маленьких черненьких фигурки авторов. Я умилился, мне хозяева журнального тома картинку пересняли, долго я фото на бюро держал. Но однажды утром, после кошмарного сна с левой ноги вставши, увидел я в белой скульптуре центральную часть черносотенной эмблемы — «Союза русского народа»? «Михаила Архангела»? А поскольку я наслышан был о чудовищных еврейских погромах на юге России 1905 и последующих годов, инициированных черносотенцами, дрогнул я, картинку разорвал, потом жалел, думал — может, померещилось?
— Вот ты наслышан, — сказал Б., — а я роман читал об этих погромах, написанный известным детским писателем Борисом Житковым, «Виктор Вавич». Ничего страшнее этой книги не знаю.
— Дай почитать.
— Роман до сих пор не издан. Я рукопись читал. Ведь я редактор. Чего только по случаю ни прочтешь.
— И еще. Я уж сказал тебе, что в доме Гукасова, в доме с тройной аркой, возле которого мы сейчас стоим, жил Таганцев-отец. А в связи с заговором Таганцева-сына Гумилева и расстреляли. И именно сюда тянуло Николая Степановича барышням вирши читать. Вот как мне эти две вещи пришли на ум, я в сад ходить перестал. Давно тут не был. Все казалось мне недобрым, зловещим.
Навстречу им шли две девочки, русоволосые, розоволикие, кареглазые, одна постарше.
— Дети начала XX века с акварели Серова или Бенуа, — сказал Б., — ни на пионерок, ни на октябрят не похожие.
— Гречанки, — сказал К.
— Почему гречанки?
— Они живут под левым Коллеони, это дочери архитектора Кирхоглани Валериана Дмитриевича. Сослуживцы по кафедре училища Штиглица зовут его «вологодский грек». Я шел по Литейному, он мне навстречу со знакомым архитектором Васильковским, который нас друг другу и представил.
Девочки поздоровались, улыбаясь, К. церемонно раскланялся.
Сестры Кирхоглани учились в школе со скульптурными медальонами на углу Жуковского и Маяковского. Старшая, Ирина, ходила в знаменитый левинский кружок Дворца пионеров возле Аничкова моста; после школы поступила в училище Штиглица, именовавшееся тогда Мухинским, на кафедру интерьера, где преподавал ее отец. А младшую все писатели видели на похоронах трагически погибшего Михаила Чулаки, все слышали краткую ее речь, многие помнят, как вышла от Общества защиты животных (в нем кошатник и собачник Чулаки состоял) маленькая гречанка Елена Кирхоглани и произнесла негромким нежным голосом своим: «Он оберегал братьев наших меньших от зла, которое им в нашем мире часто причиняют, а себя уберечь не сумел. Но я знаю: теперь он в лучшем мире, где зла нет».