А познакомились мы с ним при следующих обстоятельствах. Было это весной 1963 года. Незадолго до этого мне в Москве сделали операцию — я должен был задержаться в столице, и мне предложили участвовать в матче на первенство мира Ботвинник — Петросян в качестве шахматного обозревателя газеты «Советский спорт» — в роли комментатора матча. Решили предоставить мне возможность отыграться, поскольку предыдущий матч Ботвинник — Таль комментировал Петросян.
Тогда имя молодого артиста Владимира Высоцкого было уже достаточно известно. Естественно, с прибавлением уймы легенд, но имя было у всех на слуху.
Как выяснилось, комментатор матча имеет больше свободного времени, чем его участник, и, когда мне предложили пойти в какую-то компанию и сказали, что там будет Володя Высоцкий, я конечно же время нашел.
В доме старых большевиков, в квартире Левы Кочаряна, это происходило. Нас представили друг другу, и через две минуты у меня сложилось ощущение, что знакомы мы с ним тысячу лет. Не было абсолютно никакой назойливости. Просто человек входил к тебе на правах очень старого друга, и было это заразительно и предельно взаимно. Предельно взаимно.
Обстановка там была исключительно раскрепощенной. Под стать Высоцкому — полухозяину был сам хозяин — Кочарян, высокий, немного сутуловатый.
Там было очень много людей, всех я не запомнил. Хотел Володя этого или не хотел, но он всегда был в центре внимания. На протяжении буквально всего матча я почти каждый свободный вечер проводил там. Калейдоскоп людей. С настойчивостью провинциала практически каждый входящий на третьей, пятой, десятой минутах просил Володю что-то спеть. И Володя категорически никому не отказывал. Некоторые песни я просто полностью запомнил с той поры.
Иногда Володя «уходил». Он присутствовал, но «уходил» абсолютно. Взгляд исподлобья, скорее всего, устремленный в себя. Смотрит — не видит. Односложные ответы. Мне сказали: человек занят. Ну а ночью или наутро появлялась новая песня.
Первое впечатление о нем? Симпатичный парень. Пардон, не Бельмондо. Пройдет по улице — не обратишь внимания. Но, повторю, через пару минут — тысячу лет знакомы.
Он не подавлял, а приближал людей к себе. Подавления не было. Такое впечатление, будто бравада его иногда носила мимикрический характер. По виду (по идее) он был жутко застенчивый человек.
Думаю, что друзей у Володи было много. Но при всей его, если хотите, общедоступности дистанцию держал. К себе туда, внутрь, он пускал очень немногих. Я не думаю, что меня он туда пускал. Его доминанта — исключительная доброжелательность. Для него любой человек был хорош, очень хорош, — до тех пор, пока тому не удавалось доказать обратное.