Когда стали рассматривать мой фотоархив кинотрюков, у Игоря загорелись глаза. Костя комментировал фотографии, а Володя быстро переводил на французский.
За обедом Володя сказал:
— Игорь пробудет в Союзе все лето. У нас с Мар просьба к тебе: нельзя ли занять парня каким-нибудь мужским делом, а то, понимаешь, в его парижском пансионе чувствуется «тлетворное влияние Запада» — мальчишки начинают курить марихуану, и мы опасаемся, как бы он тоже не свихнулся.
В то время в Средней Азии предстояли съемки картины о басмачах, и я предложил взять Игоря с собой, если Володя устроит поездку. Так и решили, но потом возникли какие-то сложности и поездка не состоялась.
В помять об этой встрече остались фотографии Володи, сделочные Костей в тот день.
В начале 1980 года мы случайно встретились на «Мосфильме». Он сказал, что собирается пригласить меня на Одесскую киностудию, где в качестве режиссера-постановщика будет снимать новую версию картины «Зеленый фургон». На том и расстались…
25 июля 1980 года, приехав в Москву по делам Олимпиады, я узнал, что ночью умер Володя…
Похороны были назначены на 28 июля, но в этот день в Ленинграде должно было состояться важное мероприятие, и я вынужден был уехать, не простившись с Владимиром Высоцким. Приехав, узнал, что мероприятие отменили.
Этого я не прощу себе никогда.
С Высоцким я познакомился в начале 1970 года во время работы над фильмом «Спорт, спорт, спорт». Картина была уже снята, материала было море. Шел самый ответственный период — период монтажа, работы с композитором Шнитке, поиск неординарных, максимально выразительных ходов, которых требовал сам экспериментальный характер фильма. Кто смотрел его, помнит, что он построен по принципу мозаики, по принципу, как определил его режиссер фильма Элем Климов, «гармонической эклектики». Тут и хроника, и интервью, и документальный портрет, и съемки скрытой камерой, и репортаж, и реставрация под хронику, и разножанровые игровые эпизоды. Все это переплетено весьма причудливо, и все это должно скрепляться сложно выстроенной, но единой мыслью. Задуман был и отдельный эпизод — некий философско-поэтический диалог о спорте, столкновение двух взглядов, но не прямое, плоскостное, — а создающее в замысле объем. Один поэт, говоря о реалиях спорта, о его вышибающих искры парадоксах, ведет свою линию наступательно, жестко и зло, другой, не вступая с ним в полемику, отвечает возвышенно и косвенно, говорит о духовной подоплеке поражений и побед, о потаенной сути спорта, который в сконцентрированном виде и есть сама жизнь.