Она швыряет в меня злой взгляд.
Значит, угадал.
— Я не хочу от него детей, — не оборачиваясь, говорит Эвелина. Хорошо, что не пытается врать, а то бы я просто послал ее и свалил, на этот раз с концами. — А он хочет. И у нас разногласия на почве совместного продолжения человеческой популяции. — Эвелина грустно смеется над собственной метафорой. Стряхивает с себя капюшон, теперь добровольно подставляя лицо под мой пытливый взгляд. Есть еще пара порезов около уха, и все они только с одной стороны. — Он выпил. Вспылил. Бросил стакан. Стекло имеет свойство биться, а осколки — резать. Вот такое закулисье жизни Кошелька и Банковского счета.
* * *
Я чувствую себя слепым котенком-мутантом, у которого глаза прорезались только на двадцать седьмом году жизни. Потому что я смотрю в лицо Кошки и не вижу там ни жалости к себе, ни потуг заставить меня жалеть ее. Там только скупое принятие ситуации пополам с явным намерением сопротивляться. Возможно, вчера между ней и ее придурком произошло что-то тяжелое, но вряд ли она проронила хоть одну слезу и вряд ли хочет, чтобы я тянулся к ней с ненужными соплями и поглаживаниями по головке. Она просто рассказала все, что мне нужно знать и все, что можно было рассказать, не позволяя моему любопытству сунуться дальше порога. Если бы я не был так ошарашен увиденным, то чувствовал бы себя любопытным Карлом, которого очень технично щелкнули по носу.
Но я просто в ступоре.
Руки сами тянутся за новой сигаретой, пока Эвелина снова отворачивается к воде и как будто совсем не чувствует резких порывов ветра, которые треплют ее платиновые волосы. Если немного дофантазировать, то сейчас она почему-то больше всего похожа на Медузу с серпентарием на голове, и я только что получил свою дозу превращающего в камень взгляда.
— Что ты собираешься с этим делать? — решаюсь спросить, только когда от сигареты остается куцый окурок.
— С чем — с этим? — уточняет она.
— Ты же золотая девочка, зачем терпеть? — Не знаю, как еще донести мысль, что ей просто надо валить на все четыре стороны, и при этом не получить еще один щелчок, и не лезть в дебри, в которых все равно ничего не смыслю.
— Руслан, не надо, — немного раздраженно огрызается она. — Ты ничего не знаешь о моей жизни.
В самом деле — не знаю.
И не хочу узнавать.
Но.
— Разве женщина не должна хотеть детей от человека, с которым связалась до состояния «брак до крышки гроба»?
Получается слишком едко, но это только потому, что мне в самом деле, с какого хера, не все равно. Кто она такая? Призрак, который пару раз без приглашения вваливался в мою жизнь и исчезал до того, как я успевал совершить обряд изгнания. Это как незавершенный гештальт или секс без оргазма, или любимый десерт, последнюю порцию которого уводят у меня из-под носа. Дно, блин, чертовой бутылки, которую нужно выжрать из горла, чтобы успокоиться. И чем больше я узнаю Снежную королеву, тем больше мне кажется, что она так и останется призраком, который будет иметь мне мозги до тех пор, пока я не окроплю ее святой водой.