Мы должны готовиться к тому, что и у нас лозунг “все для войны” может стать лозунгом мирного времени. И готовиться к войне грядущей будут не “так себе, между прочим”, как готовились к войне настоящей, ибо страх перед противником возрастет. Будут готовиться с напряжением всех сил, ибо к этому вынудит напряжение противника; и, в пределах самозащиты, эти заботы оправданы, вынуждены»[2].
Именно так все и случилось: окончание Первой мировой войны послужило прологом ко Второй; окончание Второй заложило фундамент для Третьей («холодной»); крах СССР не положил конец эпохе глобальных противостояний, как надеялись глупцы, а лишь обозначил смену основных противников, соперничающих за роль глобального лидера, «последнего суверена», за мировое господство.
Глобализация — бесконечный спектакль, в котором все роли неизменны, меняются лишь исполнители.
Но вот что интересно: несмотря на то, что последствия поражения в новейших крупномасштабных войнах носят вполне «горячий» характер, включая колоссальные человеческие потери, сами такие войны стремятся быть «холодными». Главную роль в них все больше играют уже не обычные вооружения (пусть даже высокоточные дистанционные), а новые виды оружия: экономическое, демографическое, информационно-психологическое. И эта тенденция, отчасти тоже предсказанная Трубецким, явно будет преобладать в обозримом будущем. Ведь потери для побежденных и выгоды для победителей в таких, якобы бескровных, войнах нисколько не меньше, а то и больше, чем в обычных, кровавых. Изменились методы войны, но не мотивы, не цели, не результаты.
Пример сказанному — судьба Советского Союза (и всей социалистической системы), на территорию которого не вступил ни один вражеский солдат, не упала ни одна вражеская бомба, а последствия с 1990 года наступили в точности такие же, как при сокрушительном разгроме в обычной, «горячей» войне, включая утрату территорий, разгром армии и экономики, уничтожение миллионов жителей, установление колониального типа хозяйствования, вывоз наиболее ценных ресурсов, в т. ч. людских, и т. д. и т. п.
Произошедшее с СССР заставляет и позволяет заново оценить философский смысл войны как таковой.
Сегодня можно утверждать: Клаузевиц ошибся. Его формулу нужно вывернуть наизнанку. Не политика (читай: дипломатия) определяет содержание международных отношений, выливаясь порой в войны — как бы по необходимости, когда дипломаты не находят компромисса. На деле все обстоит прямо противоположным образом. В паре «война — политика» первая является ведущим, а вторая — ведомым. Мы нисколько не изменились с тех пор как кроманьонец покончил с неандертальцем на территории Европы. Война — первична; именно она, а не дипломатия является истинным образом действия народов, оборачиваясь дипломатией лишь по необходимости, когда стороны не смеют применить вооружения и вынуждены одеть маску миротворца.