Леонид не принял юмористического уклона в разговоре. Он сосредоточенно ждал, когда я закончу свою длинную реплику.
– И Солженицын тоже?
– Что тоже?
– За развал?
– Недавнее интервью Модеста Анатольевича западному радио как раз и было его реакцией на последнюю работу Александра Исаевича, которая называлась, кажется, «Как нам обустроить Россию». По мнению Модеста Анатольевича, правильнее было бы эту работу назвать «Как нам развалить СССР».
– Да, я читал в «Комсомолке».
Леонид допил вторую чашку, встал и прошелся по веранде. Встал спиной к перилам. Устремил на меня слишком внимательный взгляд голубых глаз. Я понял, что, пожалуй, оказался в ложном положении, и, главное, по своей вине. Надо было с самого начала оговорить некоторые вещи.
– Понимаете, Леонид, не знаю, кем вы меня видите, но считаю важным заметить следующее: я не являюсь стороной, как говорят в суде, в споре о будущем СССР. Сам я не считаю нужным иметь мнение по этому поводу. Все, что я вам говорю и буду далее говорить, – это всего лишь попытка реконструировать мнение Модеста Анатольевича по тем обрывкам сведений о его работе, которые оказались у меня в силу моей должности.
– Понимаю.
– Надеюсь. Засим спрашивайте.
Он задумчиво вздохнул.
– А давайте поднимемся к нему в кабинет!
Предложение странное, немного бестактное, умысел, продиктовавший его, был мне неясен. Но очевидной причины отказываться не было. В конце концов, человек, вылечивший лестницу, имеет право разок по ней подняться.
К беспорядку в кабинете никто не прикасался. Все было распахнуто. Дверцы книжных шкафов, дверцы в тумбах стола, дверь сейфа. Были выдвинуты все и всяческие ящики, открыты крышки бронзовых старинных чернильниц. Полное впечатление, что большая научная душа вылетела отсюда вон, оставив на полу беспорядочно разбросанные листья черновиков и нарисованную мелом раскоряку.
Я молча наблюдал за Леонидом. Он молча прошелся по кабинету, ни к чему не прикасаясь. Остановился у стола. Посередине его стояла большая фотография Юлии Борисовны. Хорошая фотография. Крупная статная женщина с копною черных распущенных волос.
Черные огромные глаза глядят надменно и уверенно. Подлинная Медея.
– Кто это?
Я сказал.
Он долго рассматривал фотографию, и я уже подготовился к тому, что разговор повернет на семейную дорожку, но ошибся. Будущее Советского Союза волновало моего белорусского друга больше, чем прошлое семьи Хорлиных и Петуховых.
– Насколько я понял, Модест Анатольевич не был согласен со взглядами Солженицына и Сахарова.
– Правильно.
Леонид опустился в низкое кожаное кресло возле глобуса. И то, и другое – адмиральское наследство. Я деликатно примостился на одной из ступенек стремянки, стоящей у входа.