— Это вы к чему, святой отец? — напрягся исправник, — я вас об этом человеке спрашиваю, а не о какой-то там Прасковье!
— Погодите, ваше благородие, сейчас все по порядку обскажу. Старый барин, в ту пору еще жив был и хоть и летами немолодешенек, а грех Адамов-то куда как любил.
— И что?
— Как что, Прасковья то хоть и сирота была, а девка видная. Вот он на нее глаз-то и положил, а потому велел Кузькиному отцу, тогда еще он старостой был, отправить ее, значит, в барский дом для услужения.
— Отче, — нахмурился исправник, — вы для чего нам сейчас это все рассказываете?
— Ну, как же, У Прасковьи то вскорости младенчик родился, я сам его и крестил, в честь Дмитрия Солунского. По годам, совсем как ваш найденный выходит, да и лицом схож.
Услышав про барина и его возможном отцовстве пациент невольно вздрогнул, что не укрылось от внимательно наблюдавших за ним членов комиссии.
— Вы что-то вспомнили?
— Нет, — неуверенно покачал он головой, — кроме имени — ничего.
— Ишь ты, — неожиданно воскликнул Кузьма, — а ведь он на барина старого смахивает!
— Почему на барина? — не понял поначалу полицейский, вызвав приступ смеха у Батовского.
— А вы, милостивый государь, полагали, что оный младенчик от непорочного зачатия на свет произвелся?
Слова Модеста Давыдовича, а главное — недоуменный вид полицейского вызвали всеобщий смех, который, однако, тут же пресек священник
— А вы бы, господин доктор, не богохульствовали! — Резко осадил его отец Питирим.
— Не буду, не буду, — замахал руками Модест Давыдович, гася смех.
— Ну, положим так, — задумался исправник, бросив неприязненный взгляд на врача, — а где они потом обретались?
— Известно где, — пожал плечами староста, — так в господском доме и жили, а когда волю объявили, так старый барин поначалу не верил. Все кричал, дескать, не может того быть, чтобы благородное дворянство их прав лишили. Ну а как понял, что манифест не поддельный, так с горя и запил. Да так крепко, что господь его и прибрал.
— А Прасковья-то, куда делась с ребенком?
— А кто их знает. В шестьдесят третьем-то крепость для дворовых людей кончилась, так они и ушли, куда глаза глядят. Больше их в деревне никто и не видел.
— А не видели ли вы, любезные, на теле ребенка Прасковьи вот таких знаков? — спросил Батовский и велел Дмитрию снять больничный халат.
Тот нехотя повиновался и открыл взорам присутствующих свое тело. Впрочем, ничего особенно примечательного на нем не было, если не считать непонятную надпись под левым соском на груди, включающую буквы, скобки и римскую цифру три. Рисунок на левом плече был еще более чудным, однако человек, бывавший на Востоке, сразу бы узнал в них китайские иероглифы.