На даче и произошел у них разговор, слегка удививший Ирочку.
Декабрьским вечером они сидели перед камином на пушистой овечьей шкуре и пили слабый, почти безалкогольный глинтвейн. Макс почти не употреблял спиртного — видимо, догадывалась Ира, в прошлом у него были с этим проблемы. В гостиной — никак иначе язык не поворачивался назвать этот просторный зал, превращавший обычный с виду деревенский дом в романтический замок, — так вот, в гостиной одну стену почти целиком занимало окно. Ира с трудом привыкала к сугробам, которые, казалось, лежат под ногами прямо в комнате, к зимнему пейзажу от пола до потолка — у дачи был собственный выход к реке — к чувству незащищенности, которое будило в ней открытое пространство. Она не могла отделаться от впечатления, что кто-то смотрит на нее в окно, хотя Макс много раз, смеясь, объяснял ей, что стекло прозрачно только изнутри и никто не может подойти близко — дача окружена забором, оснащенным сигнализацией. Чаще всего он шел на поводу у ее страхов и закрывал жалюзи и портьеры, оставляя лишь небольшой просвет размером с обычное комнатное окошко.
Но в тот вечер Макс был рядом, камин горел, создавая ощущение тепла и уюта, горячий напиток согревал изнутри, и Ира почти не боялась прозрачной стены, за которой в бархатно-черном небе сияли морозные звезды. Впрочем, смотреть она предпочитала на огонь.
— Ириша, мне надо попросить тебя об одной вещи, — сказал вдруг Макс.
Она ласково улыбнулась и погладила его по плечу легкой ладонью, которая немедленно была прижата к губам и покрыта поцелуями. Ире нравилась сентиментальная нежность их отношений, она нравилась сама себе, когда смотрела на себя глазами Макса и была такой, какой он ее видел.
— Сокровище мое! Я очень капризен и привередлив…
Ира про себя усмехнулась этой самокритике. Это он-то капризен! В чем-то другом — может быть. Но не с ней.
— Привередлив и ревнив, — продолжал Макс, нервно постукивая ногтем по бокалу. — Я ни за что на свете не соглашусь делить тебя ни с кем. Подожди, ангел мой, я знаю, что ты никогда не дашь мне повода, я верю тебе всецело. Но есть еще одна вещь. Скажи мне, только не обижайся: ты когда-нибудь позировала фотографам или художникам?
Пока Ира в замешательстве подбирала слова для ответа, он добавил:
— Я не имею в виду какие-то любительские снимки в студенческой компании или дома с родителями. Или детские фотографии. Я хочу спросить: кто-нибудь делал твой портрет, когда ты уже была взрослая?
— Нет, — совершенно искреннее отвечала Ира. — Почему ты спрашиваешь?
— Потому что ты очень красива. Ты прекрасна, как Мадонна. У тебя необыкновенное лицо, от него исходит свет. Если тебе еще не морочили голову, предлагая попробовать себя в качестве модели, то еще будут. И знаешь, если ты захочешь сделать такую карьеру, я тебе помогу, я сделаю все, что в моих силах. Но тогда между нами все будет кончено.