. Восемнадцать пропущенных звонков от такого филолога, как Вика, тянули на что-то посерьезнее обзывательств на домовом собрании.
Я уже сделал пару шагов в сторону памятника, однако, видимо, в этот момент простокваша наконец достигла желудка, и мой отравленный продуктами распада алкоголя мозг немного ожил. Я подумал, что надо идти к Валееву: как руководитель практики, только он мог помочь мне сняться с якоря по семейным обстоятельствам. Конечно, крайне не вовремя возник инцидент со спиртом, но делать нечего. Преодолевая чудовищное сопротивление раскисшей колеи, которая засасывала не хуже болотной топи, я поплелся в коровник, по дороге намереваясь заскочить к Беляночке и Смугляночке.
Если б было светло, они б сгорели со стыда.
Но кругом чернела ночь.
У. Голдинг.
«Повелитель мух»
Улица, на которой жили Марина с Лейлой, запрокидывалась вправо, и вместе с нею запрокидывались заборы нерадивых жильцов. А вот заборы непьющих и состоятельных стояли прямо, всеми силами сопротивляясь инерции окружающей геометрии. Я уже знал всех на этой улице, и заборы, как лакмусовые индикаторы, говорили о своих хозяевах больше, чем их слова и внешность. Забор Людмилы повело едва заметно: это объяснялось тем, что одинокая баба регулярно брала на постой практикантов, которые выправляли забор.
Однако в этом году Людмиле не повезло: единственного парня, то есть меня, поселили в избе Зайнап-апы, старой татарки, показавшейся мне на первый взгляд лет ста от роду, как колдунья Гагула, которая охраняла вход в копи царя Соломона. Выглядела Зайнап-апа так, будто и вправду провела жизнь под солнцем африканской саванны, ее ссохшееся темное маленькое лицо, изрытое морщинами, освежали только яркие бусинки глаз с набрякшими веками, привыкших щуриться – то ли от смеха, то ли от слез.
Зайнап-апа еще кое-чем была похожа на Гагулу. Ей также был известен вход в некое подземелье, куда вела крутая, скользкая земляная лестница. Из подземелья с большой важностью извлекались соленья, сыры и домашние колбасы. Вместо шаманских заклинаний Зайнап-апа играла на гармони – она называла ее гармун – и распевала лихие матерные частушки: «У хазрата много рыбы, у Равиля – караси. У татарки жопа мыта. Ох, якши, якши, якши»[2]. Пять лет назад Зайнап-апа схоронила мужа, и Валеев прикомандировал меня сюда для срочной помощи по дому. В первую очередь всех и здесь волновал пресловутый забор.
Девчонки завтракали. Несмотря на ночные возлияния, выглядели они превосходно.
– Лимонов нет, – сообщил я, передавая с порога мешочек с медом. – Давайте реанимируйте быстрее ваши прекрасные бренные тела!