– Там, наверное, была добрая половина тиража? – спросил я, чувствуя вину.
Он махнул рукой и почему-то виновато улыбнулся сам.
– Ерунда. Мы сказали свое слово. А ты-то чего упал?
– Недоразумение. Спасибо, что помогли.
– Моя жена Людмила. – Жильцов протянул белую тонкую руку, показывая на свою спутницу. – А это мой новый знакомый, Александр.
Женщина вдруг подняла большие грустные глаза и тихо, но отчетливо проговорила:
– Не слушайте его, Александр. Вы еще молодой, у вас все получится, не надо никому ничего доказывать.
Я не знал, что ответить, поэтому промолчал, раздумывая, как бы повежливее откланяться.
– Люда, посмотри за Полей, мы с Сашей тут сами, – с раздражением ответил Жильцов, и я понял, что их перебранка началась задолго до моего прихода. Им обоим, наверное, было неуютно в этом покупательском рае среди манящих витрин и соблазнительных запахов.
Кофе был один на двоих, жена забрала у Жильцова стакан с видом монастырского настоятеля, застукавшего послушника в обществе куриной ножки в постный день.
– Сколько можно уже бороться? Когда жить-то будем?
– Люда! – Жильцов кивнул в мою сторону.
Я уже открыл рот, чтобы соврать про срочные дела, по которым мне без минутного промедления надо бежать, но эти двое были уже прилично намагничены друг другом и моей вялой, растраченной на шопинг энергии не хватило, чтобы вставить даже слово.
– Посмотри! Дочки ведь у нас. В садике у кого колечки, у кого сережки, а мы платье ей купить не можем. За сестрой донашивает. Так сейчас не делает никто. Новое детям покупают…
Как назло, в этот момент Поля, игравшая на детской площадке, подбежала, ткнулась с разбегу отцу в бок и завороженно прошептала:
– Платье, как у принцессы.
Мечту этого ребенка можно было понять: на девочке была надета когда-то белая кофточка, со временем пожелтевшая на груди и животе, а на поясе болталась пышная юбка в розовых и голубых синтетических розочках. Невооруженным взглядом было видно, что юбка сделана из самого дешевого полиэфира, возможно, даже небезвредного. При малейшем движении юбка загоралась яркими перламутровыми бликами. Наверняка ребенок уже начал ощущать на себе всю тяжесть социальной несправедливости.
Ноздри Жильцова раздулись, заиграли желваки, он побледнел и заговорил, медленно выталкивая слова:
– Как же не бороться, Лида? Одну ветку об колено переломишь, а несколько веток…
– …секатором порежешь! – бесцеремонно прервала она его. – Хватит уже, слышали! Слышали! И про маленьких собак, которые гурьбой дикого медведя загоняют. Тоже слышали! Вот где сидит!
Отчаянным жестом она резанула себе около горла и продолжала: