– Это нелепо, – отвечает она, не отрываясь от экрана.
На беглом русском они с Геннадием полушутя спорят о месте романа «Пятьдесят оттенков» в литературе, когда из туалета возвращается Миша. Приплывает Терри с собственным пакетом припасов и здоровается со всеми.
Антон приглашает нас к столу. Он пилотировал МиГ в российских ВВС до отбора в отряд космонавтов, и, если бы в 1990-х геополитический расклад сложился иначе, я мог бы встретиться с ним в бою. Основательный и надежный в плане как физической, так и технической подготовки, он питает пристрастие к глуповатым шуткам и задушевным разговорам, любовь к которым у него чрезмерна даже для русского. По-английски он говорит, делая паузы в самых неожиданных местах предложений, но я уверен, что мой русский звучит намного хуже. Однажды я спросил Антона, что бы он сделал, если бы его МиГ-21 и мой F-14 в роковой день встретились на одной прямой, – какой маневр совершил бы, чтобы получить преимущество надо мной? В летной школе и на службе в истребительной авиации нам с товарищами часто задавали вопросы о МиГах и их возможностях. Все, что у нас было, – догадки, основанные на знании военного дела. Оказалось, точно так же гадала и советская сторона. Из разговоров с Антоном и другими космонавтами у меня сложилось впечатление, что они не слишком много знали о наших самолетах и что обучение воздушному бою, в котором мне противостоял очень опытный пилот на F-16, изображавшем МиГ, было в значительной мере избыточным. Русские пилоты не менее талантливы, просто они имели гораздо меньше налета, чем мы (я налетал более 1500 часов на F-14, а Антон – в лучшем случае 400 часов на МиГе), скорее всего из-за ограниченного бюджета.
С тех пор как Геннадий появился на МКС, Антон и Миша ведут себя так, словно он главный, хотя официально командиром российского сегмента является Антон. Геннадий, как всегда, великолепен, все само собой налаживается рядом с ним, так как он прирожденный лидер. Он не предпринимает ни малейших попыток взять власть, но что-то заставляет других прислушиваться к нему.
С Мишей тоже пока что летать одно удовольствие. Он искренне сопереживает людям и, регулярно спрашивая, как у меня дела, действительно хочет это знать. Ему не все равно, что происходит в жизни его друзей, как они себя чувствуют и чем он может помочь. Главные его черты – умение дружить и дух товарищества, он привносит чувство солидарности во все, что делает.
Меня часто спрашивают, как мы ладим с русскими, и, кажется, не верят, когда я отвечаю: «Без проблем». Люди из наших стран ежедневно сталкиваются с культурным взаимонепониманием. Русским американцы на первый взгляд представляются наивными и слабыми, американцам русские – каменными и отчужденными, но я понял, что это лишь видимость. (Я часто вспоминаю вычитанное однажды определение русского характера: «братство обездоленных». Оно говорит о том, что русских связывает история, полная войн и бедствий. Мне казалось, что это из «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова, но я так и не смог найти это место ни в одном переводе. Мы стараемся узнавать и уважать культуру друг друга и согласились вместе осуществить этот огромный сложный проект, поэтому стараемся понимать и видеть лучшее друг в друге. От членов экипажа, с которыми я летаю, зависит практически каждый аспект моего полета. Если работаешь с правильным человеком, то и самый тяжелый день проходит благополучно, с неправильным – простейшее задание станет неподъемным. В зависимости от того, кто находится рядом, год в космосе может стать мучительным, заполниться конфликтами или омрачиться ежедневным раздражением из-за человека, с которым не находишь общего языка и от которого в то же время тебе некуда деться. До сих пор мне очень везло.