Если кто ляжет с мужчиною, как с женщиною, то оба они сделали мерзость: да будут преданы смерти, кровь их на них».
To'evah — «to'e ata ba». — Восклицала Тамара дрожащими губами, держа в руках книгу.
— Тамара, прекрати истерику. Кому сказал… — топнул ногой Ивановский.
— Дай сюда этот букварь. — Выхватил книгу у жены и оглянувшись, бросил ее в урну.
— Пойдем котик, — настойчиво звал Збарский.
— Я покончу с собой. Так и знай, — всхлипывала супруга.
— Тамарочка я не Пикассо, ты не Ольга.
— Да… да … бедная Ольга, бедные женщины, — покачнулась Тамара и села в кресло.
Спустя неделю в кабинете Ивановского раздался телефонный звонок.
— Эдик… — плакала жена. Эдик… нашу Софочку, нашу кровиночку единственную изнасиловали, выбросили на ходу из машины.
Эдичка вошел в реанимацию и сел возле дочери, в рот которой был вставлен шланг аппарата искусственного дыхания. Перебинтованное лицо дочери, запекшиеся губы, худые прозрачные пальцы. Ивановский нагнулся, чтобы поцеловать дочь, в этот момент на подоконник с внешней стороны окна с шумом села большая птица.
— Ворон, — вырвалось у Эдика.
Сорвался с места. Охранники устремились вдогонку.
— Я сам, я сам, — остановил их криком и завел двигатель машины.
Сигналя и обгоняя, нарушая правила, несся Эдик по шоссе, судорожно сжимая руль. Включил радиоприемник, мужской голос с хрипотцой, читал:
«На Арбате по-прежнему тесно.
Здесь „отпустят“ любые грехи,
Вперемежку картины и песни,
И, конечно же, рядом стихи.
Кто — то мечется с пылкою речью
И взывает, не знаю к кому:
То ли к совести человечьей,
То ль к Спасителю самому.
Это он, улыбаясь неловко.
Свою боль на Арбат приволок
И ее продает по дешевке —
Стихотворных страданий комок.
Что же ты, братец, так дешево просишь,
Дорогого ведь стоит слеза,
И у сердца комок этот носишь,
И о главном еще не сказал.
Своей болью, и новой, и старой,
Поделись, суетливый Арбат…
И трубач с гармонистом на пару
Над Арбатом звучат, как набат».
Скрипнули тормоза. Ивановский забежал в арку подъезда старого дома. Вытащил связку ключей и по лестнице, пыхтя, метнулся на пятый этаж. Отворил обитую коричневым дерматином дверь, вошел… Паутина,… газеты на полу, старая мебель, укрытая чехлами, магнитофон «Маяк». Распахнул створки кладовой и начал разгребать вещи.
— Хламье… бедлам. Вот… есть!
Держа на вытянутых руках тяжелую икону, смотрел на нее широко открытыми глазами…
Затем, обвернув ее в первую попавшуюся тряпку, вышел на лестничную клетку. Постоял,… изучая фамилии жильцов на табличках.
— Магницкий… Ушлый, Фрайберг… Немов… Немов. Поставил икону возле двери Немова и нажал три раза на звонок. Услышав шевеление в соседской квартире, юркнул в свою.