Голос Виппла сорвался на пронзительный, дрожащий от напряжения крик, а то, что шевелилось в воде, сгустилось в некий отчетливый образ. Оно вырастало на глазах, нависая над мысом, а его лицо… если это можно было назвать лицом… топорщилось сотнями щупальцев. Ящериная морда наклонялась к берегу, за спиной развернулись прозрачные крылья. Чудище наползало, оставляя в воде фосфоресцирующий след. Дейв узнал запах… о да, то был смрад, что он и его семья впервые почувствовали в винном погребе той жуткой ночью. В голове хихиканье сменилось диким, надрывным хохотом, и он с отчаянным воплем прихлопнул ладонями саднящие виски в тщетной надежде прогнать криком наползающее безумие.
Над мысом нависла огромная когтистая лапа. Пламя костра задергалось и угасло. Какой-то сектант, очевидно, сошел с ума. Другой упал на живот и принялся низко и жалобно поревывать. Другой взвизгнул, заверещал и бросился со скалы вниз, прямо на острые камни.
Покрытая засохшим панцирем ила и водорослей лапа неуверенно зависла над дуэлянтами — ибо профессор и Виппл совершенно очевидно сражались, каждый своей песней. Перебирая когтями, жуткая конечность протягивалась то к одному, то к другому поющему. Профессор запел из последних сил, а Виппл видимо сжался, когда в небесах вдруг прокатился громовой клич: «Ктулху ий вглнн!» И завеса колдовского тумана разодралась.
Лапа пришла в движение. Она покачнулась в воздухе, ударила и… сомкнулась на тощей фигуре Виппла! Невозможный, чудовищный крик ввергаемой в ад души исторгся из перекошенных губ Виппла. Чудище выдрало из извивающегося тела душу и с брызгами обрушилось в пенные волны океана. Поднятая им волна захлестнула мыс, и Дейв чуть не захлебнулся. Откатывающаяся быстрина ударила его по ногам, и он опрокинулся на спину и так и остался лежать — жалкий, мокрый и дрожащий от холода. В небе медленно ходили кругами звезды, хотя нет, карусель полночного света кружилась все быстрее и быстрее, и наконец его затянуло в бессветный водоворот милосердного забвения.
Его безжалостно трясли. Дейв так хотел, чтобы его оставили в покое — но нет! Его трясли, и трясли, и трясли! Наконец он моргнул — и тут же сморщился от боли в глазах. Перевернувшись поудобнее, он увидел перед собой изможденное лицо майора Гомеса, за которым волшебным, прямо как на рекламной картинке, фоном переливалось бирюзовое небо. Дейв резко сел. Ух ты, как башка-то болит… Что ж он такого вчера сделал?.. И тут, к несчастью, он все вспомнил.
— А где профессор? — быстро спросил Дейв.
Гомес молча кивнул в сторону — там сидел бледный и несчастный Армендарис, изо всех сил кутаясь в толстое солдатское одеяло. Профессор устроился у самого края утеса и мрачно созерцал морскую гладь. Дейв повернулся обратно к майору.