— Надеюсь, залетишь!
Я шла во двор, к машине, как зомби, как проржавевший механизм. Меня клинило раз пять. В конце концов добралась и надеялась, что он уехал. Но он сидел в машине и довольно устало смотрел в мою сторону. Показал на часы. Давай быстрее!
Молча тряслись в его машине. Играла музыка, на панели горели красивые голубые огни.
— Тебе куда?
— А вот туда.
— Понял.
Подъехали, он остановился, мотор не глушил. Обернулся. Лицо спокойное, усталое.
— Ты здесь живешь? Буду знать.
— Спасибо.
— Ну, до завтра? Только не опаздывай. А то без тебя никто уже работать не хочет.
— Не опоздаю.
И я не выходила, хоть и взялась за ручку. Он терпеливо ждал.
— Что такое?
— Ничего… Не хотите подняться ко мне?
Я даже не знаю, как он отреагировал… Я смотрела при этом в темноту за окном, держалась за дверь и была готова выпрыгнуть в любую минуту.
Долгая, мучительная пауза.
Потом он засмеялся.
— Жень, ты… В общем, давай, иди домой, я тебя очень ценю и никому не отдам, поняла? И совсем не обязательно для этого со мной спать. Все, пока.
Он сам открыл мне дверь. Перегнулся и открыл.
Я вывалилась из машины как кусок дерьма.
Долго стояла в кустах на детской площадке, пинала себя же ногой.
Потом еще долго выбиралась из Дашкиного района.
Домой приехала ночью.
— Девочки! Завтрак!
Ого! Любые девочки? Не новенькие? Не старенькие? Любые? Прямо какая-то демократия…
Оказалось, что завтраки выдают всем. И тем, кто прибыл накануне днем, и тем, кто прибыл накануне вечером. А вот уже обед и ужин — это только для прибывших накануне и старожилов. Все просто.
Запеканка и масло. И чай с сахаром. Мммм. Вкусняшка…
Сидела за столом с какими-то мне не известными беременными барышнями. Они ели-пили и горько переговаривались.
— Я всю ночь не спала. Он же там один, понимаешь? У него там три комнаты, диваны, белье… Он же кого-то обязательно в дом притащит!
— Не говори… Их только оставь без присмотра…
— Я ему позвонила в десять, в пол-одиннадцатого, ну, и так далее. В последний раз — в три ночи.
— И что?
— Обозвал меня.
— Вот скотина!
— Да! И… ну не верю я ему! Говорю — признайся! Ты ж не один?!
— А он?
— Орет, что один, что никого нет, что даже телик выключил, чтобы спать не мешал…
— Вот сволочь…
— Ненавижу его…
— Девочки! На кровь! Кто мочу утром не сдал?
Сколько можно? Во мне столько крови нет, сколько они пьют! Что еще они хотят расшифровать в моих эритроцитах несчастных?
По отделению летала славная Фимочка. С ней было приятно, с ней можно было говорить и ей можно было жаловаться. Я бы очень хотела, чтобы мои роды пришлись на Фимочкину смену.