Может, это ругается малыш-бабочка, который выпорхнул из живота сегодняшней экстренно рожающей Кузьминой? Сейчас возмущается — как же так? Столько времени в коконе, где тепло, темно и мухи не кусают. И вдруг — больница.
Я когда-то тоже услышу голос своего червячка. И прижму, и согрею, и стану его коконом на всю оставшуюся жизнь…
— Женя! Все!
Помогла Тане проковылять до кровати. Живот она придерживала руками, несла его перед собой. А ноги у Тани были тонкие, как стебельки, с круглыми коленными суставами. Таня — большой цветок.
В двенадцатой палате горел ночной свет. Телеведущая, может, читала книги о телевидении или рождении детей, или серфила интернет, или еще что-то делала в счастливом ожидании минуты, когда она родит своего ребенка и получит за него квартиру. Ну, и пусть.
Помогла Тане улечься, уложила ей подушку между ног.
У Тани было две подушки. Одна — под голову, классический вариант, а вторая — чтобы класть между ног и так немножко нейтрализовать живот.
— Спасибо. Женя, извините.
— Ничего, все нормально.
Пока улеглась сама, словила тонус. Это когда матка вдруг напрягается, и все раздутое ею пузо твердеет как камень. Когда прошло, малыш проснулся и начал скакать. Я живот не накрывала. Я рассматривала его в свете уличного фонаря. Бугорки, бугорки — раз, и спрятался, раз — появился. Играет со мной, знает, что буду ловить за пятку.
— Женя, а у вас дети есть?
— Пока нет.
— Я так рала за вас!
— В смысле?
— Так рада, что у вас теперь будут дети!
— Я и сама рада. Хоть и страшно, Таня.
— Ну, давайте помнить, что мы не одни. Рожать будем под присмотром специалистов. Дома тоже… кто-то да поможет… Родители… Муж…
— У меня нет мужа.
И уже совсем среди ночи меня разбудил грозный тычок в спину. Обернулась, едва не вывихнув живот, и увидела заспанную, очень злую Харон Степановну.
— Полотенца нужны? — с ненавистью спросила она.
Я даже толком задуматься спросонья не могла. Какие полотенца?
— Нет, не нужны…
— Вот же, етить вашу мать…
Харон испарилась. Иль это приснилось мне?