— Ты проснулась, — сказал он.
Я открыла глаза. Он смотрел на меня.
— Как ты догадался?
— Твое дыхание изменилось.
— Ты прислушивался к моему дыханию?
Он кивнул, и его губы изогнулись в неотразимой сексуальной улыбке. Джейк пробуждал во мне желание одним лишь взглядом. Я ощущала, что с каждой минутой привязываюсь к нему все сильнее и сильнее, поэтому приказала себе: «Потише, дуреха».
— Который час? — усаживаясь на кровати, спросила я.
Часы показывали девять.
— Тебе надо работать, — просто произнес Джейк.
Мне понравилось, как он это сказал, потому что с Заком все было по-другому. Он воспринимал мою работу как ненужное вмешательство в наши отношения. Джейк слез с кровати, натянул джинсы и поднял с пола футболку. Я с удовольствием наблюдала, как он облачается в брюки. Красиво.
— Моя студия находится на перекрестке Десятой улицы и авеню А, — присаживаясь на кровать, сказал он.
Удерживая мою руку в своей, он продолжил:
— Если сможешь, приходи посмотреть на мою работу. По Ист-Сайд спускаешься через парк и упираешься прямо в красное здание. Его невозможно пропустить.
— С удовольствием приду, — ответила я спокойно, хотя в душе у меня все ликовало и пело. — В четыре.
Джейк наклонился, чтобы поцеловать меня. У него был талант дарить легкий, почти воздушный поцелуй, который сладостью отзывался на языке. Затем Джейк повернулся и, не говоря ни слова, ушел.
После того как Джейк ушел, я сделала себе кофе, и этот бодрящий напиток помог мне пережить первые утренние часы. Я поговорила с Таммой Пумой.
— Мисс Турман будет очарована перспективой встречи, — сказала она, и в ее голосе вновь послышались знакомые мне нотки собственной значимости и осознания своего высокого предназначения.
Очарована? Кто в наше время употреблял в речи такие слова? Я представила мисс Пуму в боа, с длинной сигаретой в мундштуке. Хотя, естественно, она скорее умрет, чем закурит сигарету.
Затем я связалась с бухгалтерией журнала «Нью-Йорк» по поводу денег, которые они мне задолжали. Мне сообщили, что чек уже отправлен на мое имя. К полудню кофеин уже не оказывал на меня своего тонизирующего действия, и я снова ощутила груз тяжелых раздумий, которые я не могла больше игнорировать. Меня охватило привычное чувство вины: я давным-давно должна была связаться с родителями и дать им знать, что со мной все в порядке. Но я не хотела этого делать. Я не хотела их слышать, потому что, как только до меня донесся бы звук их голосов, он, как всегда, заглушил бы мой собственный.
Я провела некоторое время в интернете, пролистывая страницы, посвященные пропавшим детям. Я искала упоминание об убитой в семидесятые годы молодой матери, но список оказался слишком длинным. Я решила сузить круг поиска, но все равно мне предстояло изучить список из десяти тысяч пунктов. Я сидела, словно замороженная. Я думала о своем идиллическом детстве, о том, как я всегда ощущала, что меня любят, что обо мне заботятся. Я помню, что я боялась только плохих оценок и этого дурацкого каната, по которому мне предстояло лезть в гимнастическом зале на уроках физкультуры.