Парень обернулся, опять убивая её своим взглядом. Он молчал, всё ещё молчал! Хоть слово, пусть с его уст сорвется хоть одно слово!
— Я… я к тебе пришла, я хотела уйти, но ИльХун… — внезапно она поняла, насколько глупо, дешево и дыряво звучат её объяснения. Это не оправдания — это жалкие потуги вытащить себя из грязи, из отхожего места, в которое она сама себя опустила. И в карих глазах ЧанСоба она была там не просто с головой. Она там утонула и захлебнулась. — я люблю тебя, ЧанСоб!
ДжеНа почувствовала, как глаза разъедают слезы.
— Не молчи же! Скажи хоть что-нибудь! — она сделала последний шаг и взяла его за рукав, но он резко и больно отхлыстнул её руку, от чего она едва устояла на ногах. — Ну, что ты хочешь сказать мне?! Говори всё, скажи!
— Ты… — парень больше пнул собственный язык, чем сказал что-то. Звук вырвался краткий, рваный, и повторился. — ты…
— Я, да я! — женщина не выдержала и заплакала. Она не лила слезы уже несколько лет. — Что? Я шлюха — да! Потаскуха, дрянь и мразь, да? Это ты хочешь сказать? Ну, скажи же! Кричи это! Плюнь мне в лицо, ЧанСоб!
— Ты… — его лицо свела легкая судорога и он провел перед собой ладонью, словно отгоняя комара, но было пусто и он боролся с навязчивыми мыслями, с фактом, который он хотел превратить в сон и никогда не знать о нем. — ты же… не такая…
ДжеНа увидела согнувшегося от горя юношу, будто он потерял всё. Не только смысл жизни, но и саму жизнь. Перед ней стояла бледная тень, обнажившая разбитого и опозоренного светлого мальчика, над которым надругалась злая судьба. Она в явь услышала, как клацнули ножницы Атропос, решившей, что этой любви существовать достаточно.
— Нет, я такая… какая есть, всегда была такой, но, я люблю тебя ЧанСоб! — прокричала она и снова попыталась взять его за руку, но он отдернул её так, что ДжеНа упала на оледеневшую дорожку ему под ноги. Подняв голову, она увидела, что он даже не опустил к ней лицо. — Прости, слышишь? ЧанСоб, прости и пойми, что я люблю тебя, только тебя!
Он сделал шаг в сторону, но она ухватилась за его ногу, продолжая сокрушаться и плакать. Проехавшись коленками по льду, она разодрала чулки и кожу до крови. Влиятельная и сумасбродная стерва являла собой жалкое зрелище. Пародия на шекспировскую Дездемону, которую побрезговали даже придушить. ДжеНа вцепилась в брючину ЧанСоба и боялась отпустить её. Если позволить ему уйти… нет, она чувствовала, что для его характера — это конец. Это смерть.
— Посмотри на меня! — взмолилась она. Тушь потекла по щекам, тут же леденея и застывая. ЧанСоб опустил лицо и, теперь, впервые, она увидела презрение, гнев, отчужденность, боль предательства.