— Что-то не так? Дизайн не нравится? Соседи? — насторожился он.
— Да это всё ерунда! Я могу и на голом полу спать, а в оформлении вообще не разбираюсь, лишь бы стены и крыша были, — помотала она головой. — Я себя какой-то обузой ощущаю. И там так одиноко… непривычно.
— Если я сегодня приеду на ужин — это скрасит одиночество?
— Приезжай, конечно, — у неё всё ещё не получалось приглашать туда, где она не считала себя хозяйкой. — Что приготовить? — подняла она неуверенные, полные волнения глаза.
— Ничего не надо. Я всё привезу из ресторана, — улыбнувшись Хане, Хосок наклонился к её уху и шепотом оповестил: — Приготовь себя, — после чего наградил поцелуем в висок и попрощался до вечера.
* * *
Джей-Хоуп никогда не хотел связывать свою судьбу с женщиной. Он связал её с долгом золотого, вопреки всему: запретам отца общаться с теми, кто тому не нравился, вопреки опасностям и тяготам обучения боевым искусствам, вопреки трудностям двойной жизни. Давным-давно, чуть ли не в семь лет, познакомившись со своими первыми друзьями, которые оставались ими и сейчас, Хосок определил свою судьбу, и позже, лет в двенадцать-тринадцать, почувствовал, что их дело — это его призвание и это настоящее дело, которому стоит посвятить всего себя. И вот они, один за другим, вдруг обзавелись вторыми половинами, о которых не желали когда-то слышать точно так же, как и он сам. Сначала Ёнгук. Потом Дэхён. Затем Ёндже. Куда это годится? Хоуп был уверен, что не пойдёт по их стопам и останется верен исконному уставу золотых, запрещавшему жениться. Правда, Дэхён с Ёндже пока и не женаты, но всё идёт к тому. И Хосок бы, действительно, избежал брачной кабалы, если бы не отец и его требования. И если бы не обстоятельства. Но ему хотелось найти в этом больший смысл, чем зов чести и вынужденность, или усмирение совести, или обязанность золотого творить добро и счастье любыми способами. Рассказ Джина в самолёте о том, что говорила о золотых Дами, отложился в уме Хосока. Трудно усовершенствовать мир, выжигая и вырубая в нем все сорняки, всю гниль, но даже слепив всё по достойному образцу, можно найти, что люди счастливыми не стали, так не стоит ли иногда оглядываться на единицы, а не грезить глобальными целями?
За последние сутки он много кого видел, много что слышал и разговаривал с разными людьми. Большинство из них, как и он сам, были из их банды. Кто-то неукоснительно следовал правилу отшельничества, кто-то воспевал или оправдывал семейность. Ища истину, Хосок вспоминал заветы и мудрости их главного учителя, ещё живого старика Хенсока. Тот предпочитал обходить тему свадьбы стороной, однако любовь определенно проповедовал. Он считал, что только слабые и подлые выбирают одно обязательство: перед миссией, перед друзьями или перед женщиной. Настоящий герой и настоящая личность тот, кто сумеет соединить в своей жизни все три компонента, и никогда не ущемить ни один из них. «Как только ты поступаешься одним ради другого, ты становишься не золотым, а глиняным, — говаривал Хенсок. — А глину легко сломать, размягчить или смешать с грязью». Это были предвыпускные лекции, когда воины-монахи, после четырех-пяти лет обучения узнавали, наконец, что выйдут из буддийского монастыря. Кто-то как-то спросил у него, а что же делать, если долг потребует оставить женщину или женщина потребует оставить друзей? Подумав немного, наставник ответил: «А если твоя правая рука потребует отсечь левую руку?». «Но при гангрене иногда ампутация необходима» — упорствовал ученик. «Да, только гангренизирующая та рука, которая требует отрубить вторую». «Значит ли это, — вмешался тогда Хосок в диалог. — Что золотой должен пренебрегать чьими бы то ни было требованиями?». «Это значит лишь то, что золотой не должен связываться с дерьмом, производящим себе подобные требования, — прямо и грубо, что редко с ним случалось, отсек Хенсок. — Водись с людьми того же благородства, что и сам, занимайся делом, столь же достойным, что и сам, и никогда не окажешься перед недостойным выбором и среди недостойных приятелей и подруг».