— Я погляжу, ты любительница насыщенной жизни, в которой присутствует ну совершенно всё: тоска, грусть, уединение, равнодушие и меланхолия.
— А вы доктор-остряк, лечащий кариес неинтересными подколами? — бесстрастно парировала она.
— Моя профессия не даёт тебе покоя?
— Мне всё равно, кем вы работаете, — Юна сосредоточилась на еде, стараясь не смотреть на мужчину.
— Тогда не будем о ней говорить, дай отдохнуть от этих тем на выходных.
— Я с вами вообще могу не говорить. — Равномерное употребление приготовленного им ужина замирало на одну фразу и тут же продолжалось. Джин так роботоподобно есть не умел, и почему-то сомневался, что Юна ест так всегда. Это чистой воды показушничество. Выйди он вон, и будь это что-то из её любимых вкусностей, она подберет ноги под себя, заберется на постель, склонится над тарелкой и будет кушать, как обычная девочка, а не как запрограммированная леди.
— Если я перестану говорить, то буду очень непредсказуемо поступать. Потому что мыслить я не перестану, а вот озвучивание мыслей в качестве предупреждений производиться прекратит, — Юна положила ложку и, флегматично взмахнув ресницами, развернулась к Джину.
— Непредсказуемо? Вы серьёзно думаете, что в наше время можно быть непредсказуемым? Ну, хорошо, допустим, но это со мной не пройдёт. Что оригинального вы можете сделать? Станцевать танец муфлона-растамана? Встать и выйти, хлопнув дверью? Накинуться на меня и попытаться покорить африканской страстью? — перекинув ногу через ногу в своей обтягивающей юбке, Юна посмотрела в глаза Джину. — Ну, давай, мачо, яви подтекст своих глупых намеков, — опешивший, и немало, Джин, некоторое время так и просидел минут пять, не касаясь ужина. — Что, я оказалась более неожиданной? — Джин пошевелился, стараясь собраться и ответить чем-то достойным, но с такой двойственной и продуманной натурой он ещё никогда не сталкивался. Всё, что он слышал о Джи-Драгоне, будто предстало в женском облике: цинизм, хитрость, умение запутывать и скрываться за маской. Выронив вилку, он наклонился за ней и, слегка разлив подливку с тарелки, чертыхнулся и принялся приводить в порядок устроенный бардак. Отставил тарелку, поднял вилку, достал из кармана платок, звякнув в нем ключами, и стал затирать пятно на черных брюках. — М-да, — изрекла Юна. — С такой неловкостью, я не знаю, как вам доверяют свои зубы…
— Я растяпа исключительно в частной жизни, на работе я сосредотачиваюсь, — Джин огляделся, найдя, что вполне всё вытер, и сел на стул снова. Девушка смотрела на него с непередаваемой надменностью и издевкой.