К столу подошла Эмбер, достав коробку с чаем и застыв возле вольного брата.
— Сильно достаёт? — подразумевая сестру, спросила она. Сандо вышел из задумчивости.
— Ничего страшного, пусть дитя тешится, — сказал он с привычным хладнокровием и рассудительностью.
— Она давно не ребёнок. Не принимай на веру её взбалмошность. Николь вовсе не глупенькая девочка, какой хочет выглядеть. Иногда она корчит из себя неврастеничку, чьи поступки определяются эмоциями, но это не так. Мозги у неё работают, а за ними стоят ещё одни — мозги Николаса. — Сандо промолчал, не зная, что добавить. И надо ли? В доктрину его жизни входили неговорливость, утаивание мыслей, наблюдательность, а не привлечение внимания. — Уже почти все знают о её интересе к тебе… Я не думаю, что за ним ничего не кроется.
— А что за ним может крыться? — Всё-таки решил полюбопытствовать мужчина. — Как и все живые организмы в расцвете лет, она хочет совокупляться. Мы все животные, и похоть рано или поздно овладеет каждым.
— И тобой? — с каким-то переживанием задала вопрос Эмбер, будто спрашивала о симптомах опасной болезни. Сандо устало хмыкнул. Он не собирается каждому здесь объяснять, что его страсти давно отмерли, отжили свой век. — Не поддавайся ей. Ты хочешь знать, что за этим может крыться? Желание Николаса иметь мощных союзников. Ему нужна опора, ему нужны друзья, те, в ком он будет уверен. А если кто-то полюбит его сестру, тот разве посмеет не пойти следом за Николасом?
— Пойти куда? — приподнял бровь Сандо.
— Сам знаешь, — пожала плечами Эмбер, но, на всякий случай, уточнила: — Третий сын хочет власти и наследования Синьцзяна не меньше, чем другие, только он самый умелый и коварный, и по нему никогда не догадаешься, что ему нужно. У папы было два любимых сына, но один из них оступился, и теперь остался один — Николас, который играет безграничную преданность, фанатичную сыновнюю любовь. Но под маской — убийца и жестокий властолюбец. Если он соберёт вокруг себя коалицию до смерти папы — он его свергнет, если после, то избавится от двух старших братьев.
— А тебе во всём этом какой резон? — допил воду в стакане Сандо, приняв поданную ему прислугой тарелку и сев. Пока рядом мелькали люди, Эмбер молчала, прекрасно зная, что во дворце никогда не угадаешь, кто за кого, кто на чьей стороне, и кто кому что передаст.
— Я люблю отца. Я не хочу его смерти. И резни между братьями не хочу.
— За что ты любишь отца? Вся Азия его, не зная, ненавидит. — «И мы — золотые, в том числе, — думал Сандо, — Дзи-си чудовище, ради избавления от которого этого мира я сделаю всё возможное. Уйгур охотится за нами, убивая невинных, а мы охотимся за ним, и я даже не знаю, стал бы противиться тому, чтобы поддержать Николаса против Синьцзянского льва, если тот действительно организует заговор?».